Философия

Что такое структурализм? Это не школа и даже не течение (во всяком случае, пока), поскольку большинство авторов, обычно объединяемых этим термином, совершенно не чувствуют себя связанными между собой ни общностью доктрины, ни общностью борьбы. В лучшем случае дело идет о словоупотреблении: структура является уже старым термином (анатомистского и грамматистского происхождения) сильно истертым к настоящему времени: к нему охотно прибегают все социальные науки, и употребление этого слова не может служить чьим бы то ни было отличительным признаком — разве что в полемике относительно содержания, которое в него вкладывают; выражения функции, формы, знаки и значения также не отличаются специфичностью; сегодня это слова общего применения, от которых требуют и получают все, что пожелают...

Слова «материализм XIX века» сегодня стали привычными, причем часто ими пользуются так, словно материализм вообще был порождением этого века — философским выражением ужасов индустриализма, хищнического накопительства «нуворишей» и «жестких фактов» мистера Грэдгринда. В действительности материализм XIX века был по большей части подновленным материализмом XVIII столетия, а тот имел свои довольно отдаленные корни в Древней Греции. Материализм почти столь же стар, как и сама философия, и его представители в XIX веке просто изложили его на языке науки своего времени (как раз поэтому их писания «устарели» на сегодняшний день), но философски они не были оригинальны. Большинство из них вообще не были философами, если только не употреблять это удобное слово в самом широком смысле...

В случае постмодернизма все выглядит так, словно бы мы попали в зазеркалье западного разума. Понятийные различия, ранее казавшиеся надежными, ставятся с ног на голову или вовсе уничтожаются, а то, что ранее было прочным, растворяется в воздухе 1. Постмодернизм пытается окончательно порвать со всеми основными направлениями постпросвещенческой мысли. Для постмодернистов ортодоксальные просвещенческие «метарассказы» прогресса и освобождения, а также «спекулятивный» нарратив Гегеля и Маркса утрачивают свою привлекательность 2. Феноменология и экзистенциализм осуждаются как разновидности гуманизма и как философии, ностальгирующие по субъекту. Даже акробатические маневры Деррида на границе метафизики не убеждают их. Возможно, именно поэтому нет ничего удивительного в том, что невозможно дать прямое определение постмодернизма...

ШАЙВА-СИДДХАНТА (конечная цель шиваизма) — система идеалистической философии, возникшая на юге Индии. Ее религиозным истоком является шиваизм, представленный поэтическими (гимны наянаров, в особенности «Тирувасагам» Маниккавасагара) и теологическими (шиваитские агамы) текстами. На их основе в XII—XIV веках формируется умозрение, согласно которому мир, мыслящийся реальным, представлен тремя сущностями. Это: пати («владыка») — Шива, являющийся первопричиной вселенной, высшей реальностью, абсолютом; пашу («скот») — вечная индивидуальная душа; пашам («оковы») — материя, понимаемая как нечистота, имеющая три разновидности: анава — изначальное неведение; карма — действия, ведущие к перевоплощению; майя — время, природа, чувства, тело и т. д. ..

ИШВАРА (санскр. Isvara — властитель, господин) — в индийской религиозно-философской мысли личный Бог (ведантисты называют его Сагуна Брахманом — Брахманом с качествами). В отличие от трансцендентного бескачественного Абсолюта, Ниргуна (бескачественного) Брахмана Ишвара наделяется атрибутами божественного величия. Найяик Ватсьяяна понимает Ишвару как особого рода Атман, располагающий, в отличие от обычной души, исключительно благоприятной кармой и способностью непогрешимого познания (но не всеведения). Обладая Логическими силами, Ишвара тем не менее не является «освобожденным» Атманом, поскольку испытывает желания (исключительно благие). Ссылка на Ишвару появляется в вайшешике в связи с космогонической доктриной Прашастапады (в «Вайшешика-сутрах» она отсутствует), в которой ему отводится роль демиурга, конструирующего мир из вечных атомов, акаши...

Социальной эволюции соответствует эволюция самой схоластики, которая пришла к отрицанию собственных фундаментальных требований. Попробуем вычленить на чрезвычайно сложной картине философии и теологии XIV-XV веков несколько основных линий развития, которые отклонялись от позиций схоластики XIII века: критическое и скептическое течение, берущее начало у Дунса Скота и Оккама; научный экспериментализм, который вел к эмпиризму в оксфордском колледже Мертон и у парижских докторов (Отрекура, Буридана, Орема); аверроизм, который, начиная с Марсилия Падуанского и Жана Жанданского, переходит в политическую сферу и, как мы увидим, ведет к великим ересиархам — Виклифу и Гусу; наконец, антиинтеллектуализм, окрашивающий всю схоластику времен заката средневековья, вскормленный мистицизмом Мейстера Экхарта и популяризируемый в XV веке Пьером д'Айи, Жерсоном и Николаем Кузанским...

Сумели ли интеллектуалы сохранить еще одно равновесие — равновесие веры и разума? С ним в XIII веке связана судьба аристотелизма. Пусть Аристотель не исчерпывался схоластической рациональностью, которая питалась также из иных, чем Стагирит, источников; именно вокруг него разыгрывалась эта партия.

Аристотель XIII века отличался от Аристотеля XII века. Прежде всего потому, что появилось более полное представление о его трудах. В XII веке его знали в первую очередь как логика, но благодаря стараниям нового поколения переводчиков к нему прибавился Аристотель — физик, моралист (в Никомаховой этике) и метафизик. За переводами последовали толкования. Он приходит уже откомментированным великими арабскими философами, прежде всего Авиценной и Аверроэсом. Арабы довели некоторые его положения до крайностей и удалили его, насколько это было возможно, от христианства...

Не менее трудными были противоречия духа схоластики, которые также были чреваты кризисами.

Этот дух был рациональным, но, основываясь на античной мысли, не всегда умел от нее отойти, перенести проблемы из уже не существующего исторического контекста в контекст актуальный. Даже Фома Аквинский нередко остается пленником Аристотеля. Все же было некое противоречие в том, что для разъяснения христианства, для его приспособления к нуждам времени прибегали к учениям, предшествующим самому христианству.

Примеров тому можно привести сколько угодно. Возьмем всего лишь три из них.

Как мы пытались показать выше, для университетских мэтров с того момента, как сами они стали тружениками, не было ничего важнее проблемы труда...

Мы уже преодолели тенденцию, которая в 1907 г. вызывала недовольство у Корнфорда, — описывать историю греческой философии так, «как если бы Фалес вдруг упал с неба и, стукнувшись о землю, воскликнул: "Все состоит из воды!"». Признаком изменения перспективы стало то, что в 1934 г. при подготовке пятого издания «Фрагментов досократиков» Дильса Вальтер Кранц реализовал предложение, высказанное Дильсом в его введении к четвертому изданию. Оно заключалось в том, чтобы поместить в начало главу с выдержками из ранних космологических, астрономических и гномических сочинений, которой в предыдущих изданиях отводилось место в приложениях...

С расцветом афинской демократии в V веке вся интеллектуальная деятельность, развернувшаяся в греческих колониях Ионии, Малой Азии и Южной Италии, сосредоточится в Афинах. Люди пытливого ума, ученые и учители, отовсюду стекаются в этот город, принося с собой почти неизвестные афинянам прежде способы мышления, которые те далеко не всегда охотно приемлют. Так, например, Анаксагор 1, выходец из Ионии, был обвинен в безбожии и отправился в изгнание — наглядное свидетельство того, что дух исследования, развившийся в греческих колониях Малой Азии, для афинян был совершенно чужд. Знаменитые «софисты» V века тоже зачастую люди пришлые. Протагор и Продик прибыли в Афины из Ионии, Горгий — из Южной Италии...