Герменевтика (Шлейермахер, 1977)

1. Герменевтика как искусство понимания еще не существует в общей форме, но только как множество специальных герменевтик.

1. Только искусство понимания, но не искусство изложения понятого 1.

1.Такое изложение было бы лишь одной специальной частью искусства говорить и писать, которая могла зависеть только от общих принципов.

Герменевтика 2, если следовать известной этимологии, еще не является научным термином со строго фиксированным значением: а) искусство правильно излагать свои мысли, б) искусство правильно пересказывать чужую речь третьему лицу, в) искусство правильно понимать чужую речь. Научное понятие соотносится с третьим значением, которое выступает в качестве опосредующего между первым и вторым.

2. Но и не только трудных мест на иностранном языке.

Знакомство с предметом и языком скорее предполагается.

Если налицо и то и другое, то эти места вызовут затруднения только потому, что не были поняты и более легкие.

Только художественное понимание постоянно сопровождает речь и текст.

3. Обычно считали, что, следуя всеобщим принципам, можно опереться на здравый человеческий рассудок. Но тогда, следуя частностям, можно опереться на здоровое чувство 3.

2. Всеобщей герменевтике трудно указать ее место.

1. Какое-то время, впрочем, ее рассматривали в качестве приложения к логике, но стоило в логике отказаться от всего прикладного, этому пришел конец. Профессиональный фи-

[41]

лософ не склонен возводить эту теорию, ибо он редко желает понять, сам же полагает, что его не понять невозможно.

2. Благодаря истории и филология стала чем-то положительным. А потому ее подход к герменевтике сводится лишь к сумме наблюдений.

Добавление 4. Специальная герменевтика и по роду, и по языку есть только сумма наблюдений и не удовлетворяет ни одному научному требованию.

Работать на понимание без осознавания (правил) и прибегать к ним только в единичных случаях, значит действовать непоследовательно. Обе точки зрения, если не поступаться ни одной из них, следует объединить. Такое объединение произойдет в результате двойного опыта. I) Даже там, где предполагается, что мы действуем безыскусней всего, часто возникают неожиданные трудности, ключ для разрешения которых лежит в предыдущем тексте. Итак, все побуждает нас со вниманием относится к тому, что может стать таким ключом для развязки. 2) Если мы повсюду следуем законам искусства, то, в конце концов, будем применять правила бессознательно, не нарушая законов искусства.

3. Т. к. искусство вести речь и понимать ее (в процессе общения) противостоят друг другу, а речь составляет лишь внешнюю сторону мышления, то герменевтику должно мыслить только в связи с искусством, т.е. философски.

Учитывая однако, что искусство истолкования зависит от композиции и предполагает таковую. Параллелизм же состоит в том, что там, где речь далека от искусства, она в нем, чтобы быть понятой, и не нуждается.

4. Речь опосредует общность мышления, и этим объясняется сопричастность риторики и герменевтики друг другу, и их общее отношение к диалектике.

[42]

1. Правда, речь опосредует мышление и для одного человека. Мышление получает готовую форму в речи внутренней, и постольку речь есть самоё воплощенная мысль.

Но когда мыслящий сочтет необходимым закрепить мысль для себя самого, тут-то и возникает искусство речи, преобразование изначального, после чего без истолкования уже не обойтись.

2. Сопричастность герменевтики и риторики состоит в том, что каждый акт понимания является обращением акта речеведения, когда осознается, что за мысль лежала в основе речи.

3. Зависимость обеих от диалектики состоит в том, что всякое становление знания, в свою очередь, зависит от обоих актов (говорения и понимания).

Добавление 5. Общая герменевтика тесно связана как с критикой, так и с грамматикой 6. Но поскольку без этих трех дисциплин не только передать, но и удержать знание невозможно, а всякое правильное мышление проявляется в правильном говорении, нужно все три дисциплины напрямую связать также и с диалектикой.

Сопричастность 7  герменевтики и грамматики основана на том, что всякая речь воспринимается только при условии понимания языка. - Обе имеют дело с языком, что ведет к единству говорения и мышления; язык есть способ для мысли быть действительной. Ибо мысли вне речи не существует. Произнесение же слов связано только с присутствием другого лица и потому случайно. Но никто не может мыслить без слов.

Без слов мысль еще не закончена и не ясна. Но поскольку герменевтика ведет к пониманию мыслимого содержания, а мыслимое содержание действительно лишь через язык, герменевтика, таким образом, основывается на грамматике как знании языка. Если мы рассмотрим мышление в акте языкового сообщения, опосредующего общность мышления, то не обнаружим в этом процессе никакой иной тенденции, кроме как выявить знание в качестве общего для всех. Таким образом,

[43]

выясняется общее отношение грамматики и герменевтики к диалектике как науке о единстве знания. - Всякая речь далее понимается либо на основе знания жизни соответствующего исторического сообщества, либо - ее собственной истории. А наукой истории является этика. К тому же и у языка есть своя природная сторона; и различия человеческого духа обусловлены физическим началом человека и тела земли. Стало быть, герменевтика коренится не только в этике, но и в физике. А этика и физика вновь отсылают нас к диалектике как науке о единстве знания.

5. Подобно тому, как всякая речь имеет двойное отношение к тотальности языка и к тотальности мышления своего создателя: так и всякое понимание состоит из двух моментов, понимания речи как вынутой из языка, и понимания речи как факта в мыслящем.

1. Всякая речь предполагает язык как данность. Правда, это утверждение обратимо, и не только по отношению к самой первой речи, но и по отношению ко всему последующему процессу, ибо язык возникает только через говорение; но сообщение в любом случае предполагает общность языка, т.е. некоторое знание такового. Если между непосредственной речью и сообщением вклинивается нечто, т.е. зарождается искусство речи, то отчасти это связано с опасением, что слушающему в нашем словоупотреблении что-то осталось непонятным.

2. Мышление предшествует всякой речи. Это утверждение также обратимо, но по отношению к сообщению оно остается истинным, ибо искусство понимания начинается только с движения мысли.

3. В связи с этим каждый человек есть, с одной стороны, то место, в котором данный язык принимает самобытную форму, и человеческую речь можно понять только, исходя из тотальности языка. С другой стороны, человек есть по-

[44]

стоянно развивающийся дух, и его речь можно истолковать только как факт 8  духовного развития, взаимодействующий с прочими.

Единичный субъект обусловлен в своем мышлении (общим) языком и может мыслить лишь те мысли, которые уже имеют в языке свое обозначение. Новую мысль нельзя было бы выразить иначе, как соотнеся ее с уже сложившимися языковыми отношениями [обозначениями?]. Это утверждение зиждется на том, что мышление есть внутреннее говорение. А из этого положительно следует, что язык обусловливает развитие мышления единичного субъекта. Ибо язык есть не только комплекс разрозненных представлений, но и система их родства. Ведь они связаны словесными формами. Всякое сложное слово представляет собой некое родство, причём каждый начальной и конечный слог обладает самобытным значением(модификацией).

Но система модификаций в каждом языке разная. Если мы сделаем язык нашим объектом, то обнаружим, что все акты говорения суть лишь способ, каким язык проявляет самобытность своей природы, и каждый единичный субъект является лишь местом, в котором язык являет себя, подобно тому, как мы, изучая известных писателей, обращаем наше внимание на их язык и видим особенности их стиля. - Также и всякую речь надлежит понимать только в связи со всей жизнью, к которой она относится, т.е., поскольку всякая речь познается только как жизненный момент говорящего и обусловлена всеми остальными жизненными моментами, а они, в свою очередь, получают определение из совокупности своего окружения, на основе которого определяется его развитие и дальнейшее бытие, то, стало быть, и всякого говорящего можно понять только на фоне его национальности и эпохи.

Понимание есть лишь 9 взаимопроникновение этих двух моментов (грамматического и психологического).

1. Мы не сможем понять речь как факт духа, пока не поймем ее как языковое обозначение, ибо укорененность в языке устрояет дух.

[45]

2. Речь непонятна и как устроение языка, если она не понята как факт духа, ибо в духе заключена основа всякого субъективного влияния на язык, коей осуществляет себя только в речевом процессе.

7. Оба момента совершенно равнозначны, и несправедливо было бы считать грамматическое толкование более низким, а психологическое более высоким.

1. Психологическое толкование является более высоким, если мы рассматриваем язык лишь как средство, с помощью которого человек передает свои мысли; грамматическое толкование сведется в этом случае к простому устранению первоначальных трудностей.

2. Грамматическое толкование является более высоким, если мы рассматриваем язык как условие мышления всех единичных субъектов, конкретного же человека как вместилище языка, а его речь только как то, в чем язык себя раскрывает. Тогда психологическое толкование будет всецело подчиненным, равно как и бытие единичного человека вообще.

3. Из этой двоичности само собой вытекает полное тождество.

Что касается критики, то в ней есть словоупотребление более высокое и более низкое. Имеется ли это различие и в герменевтической области? И какая из обеих сторон какой подчиняется? Задача понять речь в ее отношении к языку может быть в известном смысле решена механически, т.е. сведена к расчетам. Ведь раз есть трудности, то их можно рассматривать как неизвестные величины. Вопрос приобретает математический, т. е. механический характер, т.к. я свел его к расчетам. Не будет ли это как механическое искусство толкованием более низкого, а та сторона, которая основана на созерцании живых существ, ибо индивидуальности не сводимы к числу - толкованием более высокого уровня? Но поскольку, со стороны грамматической,

[46]

отдельный человек есть место, в коем язык являет себя как нечто живое, то она, по-видимому, подчинена психологии; мышление индивидуума обусловлено языком, а сам он - собственным мышлением.

Задача понимания его речи включает в себя, стало быть, оба момента, но понимание языка главенствует. Если мы теперь рассматриваем язык как возникающий в каждом отдельном речевом акте, то он, будучи основан на индивидуальном начале, не подчиняется расчетам; он сам есть индивид по отношению к другим, и понимание языка, в связи с самобытным духом говорящего, есть искусство, как и та другая сторона, а это значит, что обе стороны друг другу тождественны. - Но это тождество опять-таки следует ограничить отдельной задачей. При решении конкретной задачи обе стороны не равны друг другу, ни в отношении их результата, ни в отношении того, что от них требуется. Есть тексты, в которых одна сторона интереснее, чем[15] другая, и наоборот. В ином тексте одна сторона задачи может быть разрешена полностью, другая же - не разрешена вовсе. Например, обнаружен фрагмент неизвестного автора. По нему можно, исходя из языковых особенностей, установить время и место появления произведения. Но только тогда, когда язык позволяет нам с уверенностью установить автора, можно приступать к решению второй задачи - психологической.

8. Решение задачи будет абсолютным тогда, когда каждая сторона будет разработана в отдельности так, что разработка другой стороны не вызовет никакого изменения в результате, или, если каждая сторона, будучи разработана отдельно, полностью заменит другую, требующую, в свою очередь, не менее тщательной разработки.

1. Эта двойственность необходима, даже если каждая сторона заменяет другую согласно п. 6.

2. Каждая сторона достигает совершенства только тогда, когда она делает другую излишней и вносит свою лепту в конструирование оной, ибо язык можно выучить, лишь по-

[47]

нимая живую речь, а внутренний мир человека, как и его манера реагировать на раздражение мира внешнего, в свою очередь, могут быть поняты только через речь.

9. Истолкование есть искусство.

1. Каждая сторона в отдельности. Ибо и та и другая есть конструкция некого конечно определенного из бесконечно неопределенного. Язык есть нечто бесконечное, ибо всякий элемент в нем особым образом определяем посредством прочих. Тоже самое относится и к психологической стороне. Ибо всякое созерцание индивидуального - бесконечно.

И внешние воздействия на человека также суть нечто постепенно бесконечно убывающее. Такая конструкция не может быть задана правилами, которые обеспечивали бы и их применение.

2. Если грамматическую сторону возможно было завершить отдельно, понадобилось бы совершенное знание языка, а в другом случае - полное знание человека. Поскольку эти знания никогда не даны одновременно, нужно переходить от одного к другому, а насчет того, как переходить, невозможно дать какие бы то ни было правила.

Занятие герменевтикой в полном объеме надлежит рассматривать как произведение искусства, но не в том смысле, будто оно завершается созданием произведения искусства, а в том, что сама эта деятельность имеет лишь характер искусства, ибо в правилах не задано их применение, т.е. оно не может быть механизировано.

10. Успешная практика этого искусства зиждется на языковом таланте и на таланте знания отдельного человека.

1. Под первым талантом мы понимаем не столько легкость в изучении иностранных языков; различие между род-

[48]

ным и иностранными языками мы оставляем пока без внимания - сколько само чувство языка, ощущение аналогий и расхождений и т.д. Можно подумать, что как раз вследствие этого риторика (грамматика) и герменевтика всегда должны были бы существовать вместе. Однако подобно тому, как герменевтика требует еще и другого таланта, так и риторика (грамматика) 10  имеет свой собственный, от герменевтики отличный, языковой талант. Языковой талант, правда, присущ обеим, однако герменевтическое направление развивает его иначе, нежели риторическое (грамматическое) 10.

2. Знание людей совпадает здесь со знанием преимущественно субъективного элемента в комбинации мыслей. Поэтому герменевтика редко сопутствует изображению человека в искусстве. Но множество герменевтических ошибок происходит либо из-за недостатка этого таланта (изображать человека), либо из-за неумения его применять.

3. Насколько эти таланты (до известного предела) суть всеобщие природные дарования, настолько и герменевтика - занятие, доступное всякому.

Насколько ты слаб в одной из сторон, настолько и бездарен, и другая сторона поможет тебе только правильно выбрать из того, что другим удалось в первой.

Добавление 11. Избыточный талант необходим не только для трудных случаев, но также и затем, чтобы никогда не останавливаться только перед непосредственной целью (единичного таланта), а, наоборот, чтобы повсюду преследовать цели обоих главных направлений, ср. пп.8 и 9.

Необходимый для герменевтического искусства талант есть талант двойного рода, двойственность которого мы до сих пор не можем облечь в понятийную форму. Если мы могли бы реконструировать каждый язык в его самобытности, понять индивида из языка, равно как и язык из индивида, то тогда можно было бы обойтись одним талантом. Но поскольку ни науке о

[49]

языке, ни пониманию индивидуальности такое не по силам, нам следует предположить, что эти два таланта разнятся. - Языковой талант, в свою очередь, также двойственен. Общение между людьми берет свое начало в родном языке, но может распространяться и на другой язык. И в этом состоит двойственность языкового таланта. Сравнительное восприятие языков в их различиях, экстенсивный языковой талант, отличается от проникновения во внутреннюю суть языка, соотносящегося с его мышлением, от интенсивного языкового таланта. А в этом и состоит талант истинного языковеда. Оба таланта необходимы, но почти никогда не соединены в одном и том же субъекте, и, следовательно, должны дополнять друг друга. Талант знания людей также распадается надвое. Многие зачастую воспринимают отдельные черты других людей, сопоставляя их различия. Сей (экстенсивный) талант может реконструировать и даже легко предвосхищать поведение других. Но тот, другой талант, состоит в понимании самобытности человека и его самобытных черт, по отношению к понятию человек. Этот (интенсивный талант) 12  проникает вглубь. Оба таланта необходимы, но редко сопряжены и, следовательно, должны дополнять друг друга.

11. Не всякая речь тотчас становится предметом истолкования. Ценность одних речей для него нулевая, других же - абсолютная; большая их часть располагается между этими полюсами.

1. Нулевую ценность имеет то, что не представляет фактического интереса и не имеет значения для языка. Говорят, потому что язык сохраняет себя, только непрерывно повторяясь. Но то, что повторяет только уже бывшее в наличии, есть само по себе ничто. Разговоры о погоде. Однако этот нуль есть не абсолютное ничто, а только некий минимум. Ибо именно в нем развивается значительное.

Минимум - это повседневная речь делового общения и обыденный разговор в повседневной жизни.

[50]

2. У каждой стороны есть свой максимум, в частности, для грамматической стороны - наиболее продуктивное и в наименее повторяющееся, классическое. С психологической стороны - наиболее самобытное и наименее банальное, оригинальное. Но абсолютна лишь идентичность этих двух, гениальное или прообразовательное для языка в процессе мыслетворчества.

3. Классическое должно быть не преходящим, но призвано определять дальнейшее творчество. Точно также и оригинальное. Но также и абсолютное (максимум) 12  не должно быть свободно от определения посредством более раннего и всеобщего.

Добавление 13. Лежащее между максимумом и минимумом стремится к одному из двух; а) к банальному - относительная бессодержательность, изящное изложение; б) к гениальному - классичность языка, не претендующая на оригинальность, и оригинальность в сцеплении (мыслей) 14, не нуждающаяся в классичности.

Цицерон - классичен, но не оригинален; немец Хаманн - оригинален, но не классичен. - Нужно ли пользоваться обоими сторонами герменевтического метода в равной мере? Стоит нам взять классического автора, не обладающего оригинальностью, как психологический процесс тут же лишится прелести, не посмеет быть и востребованным; рассматривать следует только самобытность самого языка. Писатель неклассический создает более или менее смелые комбинации в языке, и здесь следует стремиться к пониманию выражений, исходя из стороны психологической, но не языковой.

12. Если обе стороны (толкования и грамматическую и психологическую) применять повсюду, то всегда в разном соотношении.

1. Подобный вывод следует уже из того, что грамматически незначительное необязательно является психологически

[51]

незначительным и наоборот, не из любого незначительного значительное развивается в обе стороны равномерно.

2. Минимум психологического толкования применяется, когда объективность предмета преобладает. (Сюда относится) чистая история, преимущественно подробности, ибо любое целостное воззрение всегда субъективно окрашено. Эпос. Деловые переговоры, которые претендуют войти в историю. Любая дидактика в строгой форме. Во всех этих случаях субъективное применяется не как момент истолкования, а становится результатом такового. Минимум грамматического при максимуме психологического истолкования - в письмах, а именно в подлинных. Чередование дидактического и исторического в них. Лирика. Полемика.

Добавление 15. Герменевтические правила должны стать в большей степени методом предупреждения трудностей, нежели руководством по их искоренению.

Герменевтические успехи удачливых исследователей следует рассмотреть (в отдельности). Но теоретический подход не останавливается на частностях, его интересует обнаружение идентичности между языком и мышлением. - В предупреждении трудностей при реконструкции речи или хода мысли и состоит задача герменевтики. Однако такую универсальную задачу не решить. Ибо произведения на иностранном языке для нас всегда фрагментарны. Объем материала в различных языках не совпадает. Но знания всей языковой продукции нам всегда не хватает, например, в древнегреческом и древнееврейском. Ни один язык не предстает перед нами в цельности, даже родной.

Учитывая это, мы должны конструировать положения герменевтической теории так, чтобы они устраняли не отдельные трудности, а были системой правил и соотносились с задачей в целом. Трудности будут рассматриваться тогда как исключения и потребуют иного подхода. При этом мы ставим вопрос о восполнении недостатка, из которого возникают трудности, а

[52]

не о (всеобщем) типе, который одинаков в обоих направлениях (грамматическом и психологическом).

13. В методе толкования нет иного многообразия, кроме вышеназванного 12.

1. Например, странное воззрение, возникшее из спора об историческом истолковании Н.З., что якобы существует множество способов толкования. Утверждение исторического толкования есть лишь справедливое утверждение о связи новозаветных авторов с их эпохой. (Рискованный термин исторические понятия). Однако оно становится ложным, как только вознамерится отрицать способность христианства к созданию новых понятий и все объяснять уже бывшим в наличии. Отрицание исторического толкования справедливо, если оно противодействует односторонности, и ложно, если претендует на всеобщность. Но в таком случае дело сводится к соотношению грамматического и психологического толкований, ибо новые понятия возникают из самобытного душевного возбуждения.

2. В столь же малой степени (многообразие возникает), если историческое толкование понимают только как знание исторических обстоятельств. Ведь это знание есть нечто даже предшествующее толкованию, ибо помогает восстановить связь между оратором и первоначальным слушателем, и, как известно, уточняется заранее.

3. Аллегорическое толкование. Не толкование аллегории, в которой переносный смысл является единственным, неважно, лежит ли в его основании нечто действительное, как в притче о сеятеле, или же выдумка, как в притче о богатом человеке. А такое, в котором прямой смысл вписывается в непосредственный контекст, но, кроме того, предполагается еще и переносный. Нельзя отделаться от него общим положением, согласно которому речь может иметь

[53]

только Один смысл, как обычно предполагается грамматикой. Ведь каждый намек есть уже второй смысл, и кто его не воспринимает, хотя и может следовать за общим контекстом, но упускает все-таки один из вложенных в речь смыслов. С другой стороны, тот, кто найдет намек, которого речь не содержала, всегда превратно истолкует ее. Намек возникает тогда, когда в основной мыслительный ряд вплетается одно из сопутствующих представлений, которое, как полагают, также легко может возникнуть и в другом.

Однако сопутствующие представления не просто единичны и незначительны, но как целый мир идеально вложен в человека, пусть даже в виде неясной тени, но мнится им всегда как действительность. Потому и существует параллелизм различных рядов в большом и малом, так что у каждого всегда может возникнуть ассоциация с элементом другого ряда: параллелизм физического и этического, музыкального и живописного и т.д. Обращать на него внимание следует лишь тогда, когда переносные выражения дают для этогоповод. На то, что так поступали и без повода, читая Гомера или Библию, есть особая причина. В случае Гомера и В.З. эта причина состоит в единственности первого (Гомера) как общеобразовательной книги, а В.З. как литературы вообще, из которой черпалось все. Добавим к этому мифическое содержание обеих книг, которое, с одной стороны, имеет свое продолжение в гномической философии, а, с другой, - в истории. Однако для мифа техническое толкование неприменимо, т. к. его начало неиндивидуально, и колебание обыденного понимания между прямым и переносным смыслом делает двойственность здесь весьма условной. - С Н.З. дело обстоит несколько иначе, и подход к нему разъясняется двумя причинами. Во-первых, его связью с Ветхим Заветом, из которого такой способ объяснения был заимствован и перенесен на зарождающееся ученое толкование. Во-вторых, еще более

[54]

развитым, чем в В.З., представлением, рассматривать Святого Духа как автора. Нельзя мыслить Святого Духа как изменяющееся во времени единичное сознание. Отсюда и склонность находить всяческое во всем. Всеобщие истины или единичные определенные предписания удовлетворяют эту склонность сами собой, но в наибольшей степени единичное и незначительное выводит ее из себя.

4. Нам здесь не уйти от вопроса, не следует ли из-за Святого Духа рассматривать Святые книги иначе? Нельзя ожидать в этом случае догматического вердикта о богодухновенности, ибо он сам должен основываться на истолковании. Во-первых, не следует постулировать различие между устной и письменной речью апостолов. Ведь будущая церковь должна была строиться на первой.

Но именно поэтому не следует, во- вторых, думать, что в Писаниях весь христианский мир выступает непосредственным предметом. Ибо все они обращены к определенным людям и впоследствии могли быть поняты неверно, если бы были неверно поняты ими. А те не могли не желать ничего другого, как только искать в них определенную единичность, т.к. тотальность для них должна была сложиться из множества отдельных частей. Так их и надо толковать, предполагая поэтому, что, будь авторы мертвыми орудиями, Святой Дух говорил бы через них точно также, как они говорили бы сами.

5. Наихудшим отклонением в эту сторону является каббалистическое толкование, которое, пытаясь находить всё во всем, обращается к отдельным элементам и их знакам. - Мы видим, что, если нечто по своему устремлению еще и можно назвать толкованием, то в нем не будет никакой иной множественности кроме той, которая вытекает из различных соотношений установленных нами обеих сторон.

[55]

Добавление 16. И догматическое и аллегорическое толкование, охотясь за содержательным и значимым, исходят из того, что добыча для христианского учения должна быть как можно богаче и что в Священных книгах ничто не является преходящим или ничтожным.

Опираясь на это положение, и приходят к идее богодухновенности. При всем многообразии мнений на сей счет лучшим средством является проверка того, к каким следствиям приведет самое радикальное из них. Итак, сила Святого Духа действует с момента возникновения мысли до акта ее записи. Но ввиду наличия вариантов это представление нам совершенно не поможет. А таковые, наверняка, существовали уже и до составления Писания. Уже на этом этапе, следовательно, нельзя обойтись без критики. Но также и первым читателям апостольских Посланий пришлось бы отвлечься от мысли об авторах и от знания о них, что вызвало бы величайшую путаницу. Если, в связи с этим, еще и спросят, отчего Писание не возникло совершенно чудесным образом, без участия людей, то следует отвечать, что Дух Божий, очевидно, избрал такой метод (а именно через людей) только потому, что Он пожелал, чтобы все сводилось к определенным авторам.

А потому оно и может быть только правильным истолкованием. Тот же самое касается и грамматической стороны. Но тогда к каждой части следует подходить с человеческой меркой, идейственной силой будет только внутренний импульс. – Прочие представления, приписывающие отдельные частности, например, предохранение от ошибок, Святому Духу, все же остальное - нет, не выдерживают критики. При этом весь процесс представлялся бы затрудненным, а верное и уместное доставалось бы автору в готовом виде. Нужно ли ради богодухновенности всякую часть распространять на всю церковь? Нет. Непосредственные слушатели, как бы ни толковали, все равно истолковали бы превратно, и Святой Дух действовал бы гораздо правиль-

[56]

нее, если бы Священные книги не были книгами, написанными по случаю. Итак, и в грамматическом, и психологическом толковании продолжают действовать общие правила. А насколько возможна специальная герменевтика Священного Писания покажет дальнейшее исследование.

[В лекции 1832 г. этот пункт разъясняется прямо здесь, и граница между общей и специальной герменевтикой вообще проводится точнее, касаясь в частности Н.З.17 , Шл. говорит:]

Если мы вернемся к герменевтической задаче в ее изначальности, а именно к речи как мыслительному акту на данном языке, то придем к положению: в той мере, в какой мышление едино, языки идентичны. Эта область содержит универсальные языковые правила. Но как только в мышлении появляется особенность, выражающая себя в языке, возникает и специальная герменевтическая область. При более строгом определении границ между всеобщим и специальным сначала встает вопрос с грамматической стороны: насколько речь можно считать чем-то единым (единством) по отношению к языку? Речь существует в виде предложения. Только через его посредство нечто в языке приобретает единство. Предложение же есть взаимоотнесенность существительного и глагола, onoma и rema. В той мере, в какой речь понимается из природы предложения, в той мере общая герменевтика идет верным путем. Хотя природа предложения как мыслительного акта во всех языках одна и та же, однако способ употребления предложения везде различен. Чем больше в языках различие в употреблении предложения, тем сильнее ограничена область общей герменевтики, тем большее количество различий попадает в ее область.

То же самое и с психологической стороны. В той мере, в какой человеческая жизнь едина, всякая речь как жизненный акт подчиняется всеобщим герменевтическим правилам.

В той мере же, в какой человеческая жизнь индивидуальна, каждый жизненный акт и, следовательно, каждый выражающий его речевой акт 18 у каждого устроен по-иному и связан с остальными моментами жизни. Здесь и начинается область специального. Если мы теперь предположим, что все различия челове-

[57]

ческой природы в ее жизненных функциях выражаются в языке, то устройство предложения связано, стало быть, с устройством жизненного акта. Это положение имеет силу как для всеобщего, так и для особенного. Соотношение всеобщего и специального однако имеет множество ступеней. Ибо неодинаковость и многообразие способов употребления предложения бывают в различных языковых семьях в свою очередь одинаковыми, так что возникают группы. Это значит, что для каждой языковой семьи может существовать некая объединяющая их герменевтика. Далее мы замечаем, что существуют различные способы употребления языка по отношению к различным мыслительным актам. Так, в одном и том же языке могут возникнуть языковые различия, например, в прозе и в поэзии. В прозе я стремлюсь к строгому определению мышления посредством бытия, поэзия же есть мышление в его свободной игре. Таким образом, в поэзии преобладает психологическое начало, в то время как в прозе субъект в большей степени отступает на второй план. Здесь развиваются две различные области специального, первая, связанная с различием в устройстве языков, вторая, связанная с различием мыслительных актов.- Что касается последней, то при истолковании отдельного писателя всеобщее и особенное соотносятся следующим образом. Насколько мыслительные акты индивида всегда одинаково выражают всю его жизненную определенность и все его жизненные функции, настолько совпадут и законы психологического толкования. Но когда я мыслю нетождество и нахожу ключ не в самом мыслительном акте, а вынужден принимать во внимание еще и нечто другое, тогда уж начинается область специального. Таким образом, область всеобщего не очень обширна. Потому-то герменевтика всегда и начинала со специального, им и ограничиваясь.

Если исходить из того, что речь является моментом жизни, то я должен изучить взаимосвязь всех событий и задать вопрос, что подвигло индивида составить данную речь (повод), и на какой следующий момент речь была направлена (цель). Т. к. речь многообразна, то в ней, несмотря на то, что повод и цель остались прежними, может существовать различие. Ее, стало быть, следу-

[58]

ет расчленить и сказать, что всеобщее простирается в ней настолько, насколько законы мыслительного процесса одни и те же, а там, где мы находим различия, начинает действовать специальное. Например, в дидактическом споре и лирическом стихотворении, несмотря на то, что они представляют собой некие мыслительные ряды, законы движения мысли будут различны.

Герменевтические правила по отношению к ним будут также различны, и мы попадаем в область герменевтики специальной.

Теперь на вопрос, является ли и насколько новозаветная герменевтика специальной, ответим так. С языковой стороны она, по-видимому, не является специальной, ибо первоначально соотносится с греческим языком, но с психологической стороны, Н.З. не представляет собой единства, и в нем следует различать дидактические и исторические книги. Они представляют собой различные жанры, которые требуют применения различных герменевтических правил. Однако отсюда еще не следует никакой специальной герменевтики. Если новозаветную герменевтику и признать специальной, то только относительно синтетической языковой области или гебраизированного характера языка. У новозаветных писателей не было привычки мыслить по-гречески, по крайней мере, о религиозных предметах. Исключениесоставляет Лука, который мог быть урожденным греком. Но сами греки стали христианами на почве древнееврейского языка. Кроме того, в каждом языке существует множество различий, как 43 местных - диалекты в самом широком смысле, так и временных - различные языковые периоды. Язык каждого из них различен. Это требует специальных правил, которые соотносятся со специальной грамматикой различных эпох и местностей. Но область ее применения шире. Ибо если народ духовно развивается, то происходит и новое развитие языка. Как всякий новый духовный принцип становится языкотворческим, так и дух христианства. Но и из этого специальной герменевтике еще не возникнуть. Когда "народ начинает философствовать, он выказывает высокое развитие языка, однако не нуждается ни в какой специальной герменевтике. Новый же дух христианства выступает в Н.З. в смешении языков, в котором еврейский язык

[59]

образует корень, и все новое осмысляется сначала на нем, а уже потом надстраивается греческий язык. Именно поэтому новозаветную герменевтику следует рассматривать как специальную.

Поскольку языковое смешение является исключением, состоянием неестественным, то и новозаветная герменевтика как специальная следует из общей не по правилам. - Вообще, ни естественное различие языков не обосновывает позитивной специальной герменевтики, ибо это различие принадлежит грамматике, которая предваряет герменевтику и лишь применяется ею, ни различие между прозой и поэзией в одном и том же и в разных языках, ибо знание и этого различия предваряется герменевтической теорией. В столь же малой степени специальная герменевтика как таковая необходима и из-за психологических различий, если они вообще равномерно проявляются в относительном противоречии между всеобщим и специальным.

14. Различие между художественным и нехудожественным истолкованием связано не с различием между родным и чужим или речью и текстом, а только с тем, что одно хотят понять точнее другого.

1. Если бы искусство требовалось только для иноязычных и древних текстов, то первоначальному читателю оно бы не было потребно, и искусство зависело бы от различия между ним и нами. Различие это следует, прежде всего, устранить знакомством с языком и историей; и только после такого выравнивания начать истолкование. Различие между иноязычным древним текстом и современным, написанным на родном языке, состоит лишь в том, что данная операция уравнивания не целиком предшествует, но сопутствует истолкованию и завершается одновременно с ним, что всегда следует иметь в виду.

2. И дело не только в тексте. Не то потребность в искусстве объяснялась бы только различием между речью и текстом, т.е. отсутствием живого голоса и недостатком иных

[60]

личных воздействий. Последние же сами нуждаются в истолковании, а оно всегда ненадежно. Живой голос, правда, весьма облегчает понимание, пишущий же должен с этим считаться (что он не говорит.) Следуй он этому, то искусство истолкования стало бы излишним, что, однако, не соответствует действительности. Стало быть, даже, если он этому не следует, потребность в искусстве истолкования зиждется не только на этом различии.

Добавление 19. То, что искусство истолкования, пожалуй, более соотносится с текстом, нежели с устной речью, происходит от того, что речь, как правило, имеет множество вспомогательных средств, обеспечивающих непосредственное понимание, коими текст обделен и оттого, что в текучем речевом потоке - особенно отдельные правила, которые и без того трудно запомнить - никак нельзя применить.

3. Если речь и текст так соотносятся друг с другом, то не остается никакого иного отличия, кроме названного выше, и, стало быть, при толковании, соблюдающем законы искусства, мы преследуем ту же самую цель, что и при восприятии обыкновенной речи.

15. Небрежная практика в искусстве полагает, что понимание придет само собой, и формулирует цель отрицательно: должно избегать непонимания.

1. Эта практика исходит из того, что можно де довольствоваться незначительным или, по крайней мере, ограничиться определенным интересом, а потому ставит себе легко достижимые пределы.

2. Но и она в трудных случаях ищет прибежища в искусстве, и таким образом, герменевтика своим происхождением обязана нехудожественной практике. Увлекшись лишь

трудными случаями, она и сделалась системой наблюдений и поэтому сразу же герменевтикой специальной, ибо труд-

[61]

ные случаи легче распознать в какой-либо особой области. Так возникли богословская и юридическая герменевтика, да и филологов интересовали только специальные цели.

3. Это воззрение основано на идентичности языка и слога говорящего и слушающего.

16. Строгая практика исходит из того, что непонимание возникает само собой, и понимания надо желать в каждой искомой точке.

1. Зиждется на том, что при понимании необходима точность, и речь, будучи рассмотрена с обеих сторон, должна полностью раскрыть в них свой смысл.

Добавление. На опыте проверено, что до наступления непонимания различие между художественным и нехудожественным пониманием незаметно.

2. Она исходит из различия между языком и слогом, которое, однако 14, основано на идентичности, и ускользающее от нехудожественной практики есть лишь малость.

17. Следует избегать двух вещей, качественного непонимания содержания и непонимания интонации, т.е. непонимания количественного.

Добавление. Задачу можно определить и отрицательно: избегать материального (качественного) и формального (количественного) непонимания.

1. При объективном рассмотрении качественной ошибкой будет неправильная постановка на место одного элемента речи в языке другого элемента, когда, например, мы путаем значение одного и другого слова.

При субъективном - качественное непонимание возникает, когда мы ошибочно определяем связи некоего оборота речи, приписывая ему иные отношения, нежели те, которые таковому придавал говорящий в своем кругу 20.

[62]

2. Количественное непонимание субъективно соотносится с силой воздействия определенного элемента речи, с той значимостью (выделенностью), которую сообщает ему говорящий, - по аналогии объективно, оно соотносится с местом, которое элемент речи занимает в градации, например, превосходная степень.

3. Из количественного непонимания, которое обычно недооценивают, всегда развивается непонимание качественное.

4. Все задачи содержатся в этом отрицательном выражении; Вследствие их отрицательности мы не можем вывести из них правил, но должны исходить из некоего положительного оборота речи, при этом всегда учитывая это отрицательное.

5. Следует, кроме того, различать положительное и активное непонимание. Последнее представляет собой вложение, которое является, однако, следствием собственной предвзятости и не несет в себе никаких определенных последствий до тех пор, пока не достигнет максимума, будучи основано на совершенно ложных предпосылках.

Непонимание 21  есть следствие либо поспешности, либо предвзятости. Первое — частность. Второе является ошибкой, причина которой глубже. Она состоит в одностороннем предпочтении того, что вписывается в определенный круг идей, и отвержении того, что лежит за его пределами. Так толкуют о том и о сем, чего у автора нет.

18. Искусство может развивать свои правила только из некоей положительной формулы, а она есть «историческое и интуитивное 22 (пророческое) объективное и субъективное воссоздание данной речи».

1. Воссоздать объективно исторически - значит понять, как ведет себя речь внутри языкового целого и знание, заключенное в речи как создании языка. Объективно интуи-

[63]

тивно - значит предвидеть, как сама речь становится исходным пунктом для развития языка. Без учета того и другого нельзя избежать ни качественного, ни количественного непонимания.

2. Воссоздать субъективно исторически - значит познать, каким образом речь дана как душевное состояние, субъективно интуитивно - значит предвидеть, как мысли, заключенные в ней, действуют в говорящем и воздействуют на него в дальнейшем. Без учета того и другого непонимание неизбежно.

3. Задачу можно сформулировать и так: «понимать речь сначала наравне с автором, а потом и превзойти его». Поскольку у нас нет непосредственного знания о том, что у него происходит в душе, нам нужно стремиться осознать многое из того, что он не осознавал сам, исключая те случаи, когда он, рефлексируя, становится своим собственным читателем. С объективной стороны он и здесь не обладает никакими иными данными, чем мы.

4. Задача, сформулированная таким образом, бесконечна, ибо то, что мы хотим увидеть в моменте речи, является некой бесконечностью в прошедшем и будущем. Вследствие этого и данное искусство, как и любое другое, способно вызвать вдохновение. Насколько текст не вдохновляет, настолько он лишен значительности. - А в какой мере и с какой стороны лучше подходить к тексту, следует решать на практике, и вопрос этот относится в лучшем случае к специальной, но никак не к общей герменевтике.

19. Перед тем как прибегнуть к искусству, нужно объективно и субъективно уподобиться автору.

1. С объективной стороны, изучив современный автору язык, что еще определеннее, нежели уподобление себя первым читателям, которые сначала сами должны были уподо-

[64]

биться ему. С субъективной стороны, — изучив его внутреннюю и внешнюю жизнь.

2. Но совершенства и в том, и в другом можно достичь только путем истолкования. Ибо, только изучая произведения автора, можно ознакомиться с его словарем, характером и обстоятельствами его жизни.

20. Словарь автора и историческая эпоха образуют целое, внутри которого отдельные произведения понимаются как части, а целое, в свою очередь, из частей.

1. Совершенное знание всегда движется по этому мнимому кругу, в котором всякая часть может быть понята только из всеобщего, частью которого она является и наоборот. И любое знание является знанием научным только, если оно устроено так.

2. Сказанное подразумевает уподобление автору, и из этого следует, во-первых, что мы тем лучше подготовлены к истолкованию·, чем совершеннее его усвоили, и, во-вторых, что никакой толкуемый предмет нельзя понять разом, но каждое прочтение, обогащая имеющееся предзнание, подводит нас к лучшему пониманию. Только в незначительном мы удовлетворяемся тем, что поняли сразу.

21. Если знание определенного словаря добывается лишь в процессе самого истолкования с помощью лексики и разрозненных наблюдений, то самостоятельным истолкование стать не может.

1. Только непосредственное заимствование из действительной жизни языка предоставляет источник для знания словаря относительно независимый от истолкования. В случае с греческим и латинским языком мы обладаем таковым в недостаточной степени. Потому-то первые работы по лексике дошли до нас от тех, кто с этой целью переработал всю

[65]

литературу. Однако именно поэтому они нуждаются в постоянном исправлении посредством самого истолкования, и всякое художественное истолкование, в свою очередь, должно способствовать этому.

2. Под определенным словарем я разумею диалект, период и языковую область особого рода, ее же - исходя из различия между поэзией и прозой.

3. Новичок должен делать первые шаги, имея под рукой эти подсобные средства, но самобытное толкование может опираться только на относительно самостоятельное приобретение таких предварительных сведений. Ибо все определения языка, данные в словарях и обзорных пособиях, отталкиваются все же от особенного и зачастую ненадежного истолкования.

4. Особенно в отношении Нового Завета можно утверждать, что причина ненадежности и произвольности его истолкования кроется по большей части в этом недостатке.

Ибо отдельные наблюдения всегда приводят к противоположным аналогиям. - Путь к новозаветному языку начинается с классической древности, ведет через греко-македонскую культуру, еврейских профанных писателей Иосифа и Филона, ново-канонические книги и Септуагинту, как точнейшее приближение к еврейскому языку.

(...)

22. Если необходимые исторические знания черпаются только из пролегомен, самостоятельным толкование стать не может.

1. Составление пролегомен наряду с критическим аппаратом входит в обязанности всякого издателя, претендующего на роль посредника. Они, в свою очередь, основаны только на знании всего относящегося к тексту круга литературы и того, что появилось об авторе текста впоследствии.

[66]

Значит, они сами зависят от истолкования. Кроме того, они рассчитаны на того, в чьи планы работа с первоисточником совсем не входит. Добросовестный толкователь должен мало-помалу черпать все из самих источников, и потому его работа, с этой точки зрения, продвигается от более легкого к более трудному. Но наиболее вредна такая зависимость, когда в пролегомены вносятся пометы, которые можно почерпнуть только из самого толкуемого произведения.

2. По отношению к Н.З. из этих предзнаний сделали особую дисциплину, - введение. Оно в действительности не является органическим элементом богословской науки, но на практике целесообразно, как для новичка, так и для учителя, ибо с его помощью легче свести воедино все относящиеся сюда исследования. Но и толкователь должен постоянно способствовать тому, чтобы результаты множились и уточнялись.

Добавление. В зависимости от способов фрагментарно собирать и использовать эти предзнания, возникают различные, но при этом односторонние школы толкования, которые за их манерность достойны порицания.

23. Также и внутри отдельного текста единичное понимается только, исходя из целого, и поэтому более скрупулезному толкованию должно предшествовать обзорное чтение для того, чтобы получить общее представление о целом.

1. Это напоминает круг, однако для предварительного понимания достаточно такого знания о единичном, какое берется из общего знания языка.

2. Оглавления, которые составляются самим автором, слишком сухи для того, чтобы достигнуть цели и со стороны технического толкования, а воспользовавшись обзорами, которые обычно прилагаются издателями также и к пролегоменам, попадаешь во власть их собственного толкования.

[67]

3. Найти ведущие идеи, которые выступали бы мерилом для остальных, а с технической стороны отыскать основной путь, который привел бы к обнаружению единичного. Это неизбежно как с технической, так и с грамматической стороны, что легко подтверждается разнообразием непониманий.

4. В незначительных случаях от этого легче отказаться, а в трудных случаях от этого, кажется, мало толку, но тем неизбежней. Этот малый толк от общих обзоров является даже характерным признаком трудных писателей.

Добавление. Общие методологические правила: а) Начинать с общего обзора; б) Сочетать одновременно оба направления, грамматическое и психологическое; в) Только тогда, когда они сойдутся, можно двигаться дальше; г) Если они не согласуются, необходимо вернуться, пока не обнаружится ошибка в расчете.

Когда же мы приступим к истолкованию частного, то хотя на практике обе стороны толкования всегда связаны, но в теории их следует разделять и вести речь о каждой в отдельности, стремясь продвинуться так, чтобы вторая сторона не потребовалась, или же, напротив того, чтобы результат ее проявлялся в первой. Грамматическое толкование предшествует.

[Доклад 1832 года о пп. 14-23 сам Шлейермахер резюмирует следующим образом:]

Перед началом герменевтического анализа необходимо знать, в каком соотношении следует применять обе стороны (см. п. 12).

Затем нужно установить точно такие отношения между собой и автором, какие существовали между ним и его первоначальным адресатом. Т. е. знать все обстоятельства его жизни, и отношение к ним обеих частей. Если полного знания нет, то возникают трудности, которых мы стремимся избежать. Комментарии предупреждают об этом заранее и стремятся их разрешить. Кто ими пользуется, тот подчиняется их авторитету, и стяжает собствен-

[68]

ное понимание лишь тогда, когда сможет подчинить данный авторитет собственному суждению. - Если речь обращена непосредственно ко мне, предполагается, что говорящий мыслит меня таким, каким я сам осознаю себя в жизни. Но поскольку уже заурядный разговор зачастую показывает, что дело обстоит не так, нам следует действовать скептически. Канон гласит: Первоначальное понимание должно быть подтверждено в дальнейшем. Из этого вытекает, что начало мы поймем не ранее как в конце, и что начало нам в конце еще понадобится, а по отношению к каждому комплексу, превосходящему обычные пределы памяти, это означает, что речь должна стать текстом 23.

Тогда канон приобретет такой вид: Для того, чтобы точно понять первое, нужно уже воспринять целое. Разумеется, не потому, что оно тождественно совокупности отдельных частей, но как скелет, чертеж, каким его возможно постичь, не останавливаясь на единичном. Мы обретаем этот настоящий канон, исходя из посылки, воссоздавать авторский процесс. Ибо, имея дело с относительно большим комплексом, автор прежде видит все целое, а потом уже приступает к частям 24.

И дабы нам теперь двигаться по возможности не останавливаясь, мы должны пристальнее рассмотреть то, чего следует избегать, а именно - непонимание. Предложение не понимается количественно, если мы неправильно восприняли целое, например, если за основную мысль я принимаю второстепенную, - качественно, если, к примеру, ирония принимается всерьез и наоборот. Предложение как единство является минимальной единицей для понимания и непонимания. Непонимание есть замена одного места в языковой значимости какого-нибудь слова или формы другим. Противоположность между качественным и количественным пронизывает, строго говоря, в языке все и вся, также и понятие Бог ему подчиняется (достаточно сравнить политеистическое и христианское), формальные и материальные языковые элементы.

Генезис непонимания — двойной, вследствие (осознанного) недоразумения или непосредственно. В первом случае, винить, по-видимому, следует автора (Отступление от обычного слово-

[69]

употребления или употребление без аналогии), во втором  - скорей всего собственная вина толкователя, (п. 17).

Всю задачу мы можем сформулировать и отрицательным образом: - избегать непонимания в каждом пункте. Ибо на простом непонимании никто не захочет остановиться, следовательно, все должно завершится полным пониманием, если та задача решена правильно.

Если теперь, усвоив задачу и выполнив предварительные условия, перейти к делу, то между обеими сторонами толкования следует определить приоритет. Им пользуется грамматическая сторона, отчасти, потому, что она в большей степени разработана, отчасти потому, что в ней легче опереться на имеющиеся навыки.

Примечания*

1. Примеч. Издателя (Люке): Против господствующего определения, идущего от Ernesti Instit. Interpret. N.T. ed. Ammon p.7 et 8 Est autem interpretatio facultas docendi, cujusque oration sententia subjecta sit, seu efficiendi, ut alter cogitet eadem cum scriptore quoque. — Interpretatio igitur omnis duabus rebus continetur, sententiarum (idearum) verbis subjectarum intellectu, earumque idonea explicatione. Unde in bono interprete esse debet, subtilitas intelligendi et subtilitas explicandi. Толкование — это обучение тому, какая мысль содержится в речи каждого или же это возможность сделать так, чтобы другой мыслил то же, что и писатель. Следовательно, всякое толкование заключается в двух вещах: в понимании тех сентенций (идей), которые лежат в основе слов и подходящем их объяснении. Следовательно, в хорошем толкователе должна быть и тонкость понимания, и тонкость объяснения. Ранее Ж.Жак Рамбах присоединил Institutiones hermen. sacrae. р.2 еще и третье sapienter applicare, что, к сожалению, вновь выделяется новыми исследователями.

________

* Примечания составлены М.Франком для немецкого текста. М.Франк использовал комментарии прежних издателей — Фр.Люке и Х.Киммерле.

[70]

2. Из лекции 1826 г. В отличие от рукописного наследия Шлейермахера дополнения и пояснения из лекционных тетрадей в настоящем издании даны петитом. (М.ФР.)

3. Примеч. издателя (Люке): В последних лекциях по герменевтике, прочитанных зимой 1832—1833 гг., Шлейрмахер пытался вывести понятие и необходимость общей герменевтики диалектически путем критики сугубо классических, отчасти противостоящих друг другу, воззрений Ф.А. Вольфа в изложении науки о древности в археологическом музее. Т.1 с. 1—145 и Фр. Аста в очерке филологии, Ландсхут 1808. 8. Но т.к. все, что он говорит здесь об этом, в более подробном изложении можно прочесть в обеих Академических работах О понятии герменевтики со ссылкой на указания Фр.А. Вольфа и учебник Лета (в речах и трудах Королевской Академии Наук, собр. соч., третий отдел. К философии. Третий том. С.344—380, см ниже ...), то мы, не считая некоторых немногочисленных исключений, решили воздержаться от включения сюда неполного устного, составленного по конспектам доклада.

4. Пометка на полях 1828 г.

5. Пометка на полях 1828 г.

6. Примеч. издателя (Люке): Разъяснив этот предмет в особом отношении к работе Вольфа, Шлейермахер вместо риторики стал пользоваться словом грамматика. Это объясняется тем, что он трактовал грамматику в высшем смысле как художественное обращение с языком, имея в виду и риторическую композицию. См. работу о Понятии герменевтики. С.357 и след.[здесь неверное понимание Люке: В действительности Шлейермахер различает риторику и грамматику строго функционально как дисциплины произнесенного слова и языка как системы (М.Фр.).]

7. Примеч. издателя (Люке): Из лекции 1832 г. В дальнейшем мы будем напоминать о дате только в том случае, если она меняется.

[71]

8. Т.е. как дело деяния. Иногда слово Tatsache сохраняет в тексте Шлейермахера этот активный смысл. (М.Фр.)

9. Киммерле расшифровывает «в» ГК81) (М.Фр.)

10.Добавления «грамматика» и «грамматическое» идут от Люке, который делает ошибочную коньектуру. Ср. ГК 82 (М.Фр.)

11. Пометка на полях 1828 г.

12. Добавление Люке (М.Фр.)

13. Пометка на полях 1828 г.

14. Все без исключения добавления в круглых скобках идут от Люке. В дальнейшем они специально не помечаются.

15. Пометка на полях 1832 г.

16. Пометка на полях 1828 г.

17. Сообщено в отрывке.

18. Как мне кажется, этот термин идет от Шлейермахера (М.Фр.)

19. Из пометки на полях и лекции 1828 г.

20. Более ясное выражение мысли здесь почерпнуто из лекции.

21. Из лекции 1826 г.

22. «интуитивная» в качестве корректуры стоит над «пророческая» (ср. ГК 87) [М.Фр.]

23. В лекции это становится более ясным потому, что видно, как герменевтическая задача от устной речи, разговора, — как изначального места понимания — восходит к пониманию текста.

24. В лекции более точное определение этого канона в его применении состоит в том, что предшествующее понимание целого тем необходимей, чем больше данный мыслительный комплекс обладает самостоятельной взаимосвязью. Канон совершенного понимания получает такую форму: Совершенное понимание дается только посредством целого, само же целое опосредовано совершенным пониманием единичного.

[72]

Цитируется по изд.: Шлейермахер Ф. Герменевтика. СПб., 2004, с. 41-72.