Антитеза у Лермонтова
АНТИТЕЗА, антитетичность, в широком смысле — принцип мировосприятия, заключающийся в обнаружении противоположности двух явлений; в искусстве — прием, запечатлевающий контрастность понятий, характеров, психол. состояний, ситуаций, атрибутов быта и т. п. Антитеза интенсивно используется Лермонтовым на протяжении всего творческого пути; из локального художественного приема антитеза у Лермонтова перерастает в мировоззренческий гносеологический феномен и обретает новую жизнь, полную художественных неожиданностей.
В произведениях Лермонтова выделяются несколько уровней антитезы.
Антитеза философско-поэтического типа: «добро» — «зло», «действие»— «рефлексия», «красота»— «уродство», «вера»— «рассудок», «дух (душа)»— «тело», «юность» — «старость», «мгновение»—«вечность». Для Лермонтова важно присутствие в изображаемом предмете обеих частей антитезы, причем ни один из полюсов антитезы в художественной системе поэта не превалирует над другим, а сливается со своей противоположностью, не представляя при этом единого разрешения антитезы, хотя в пределах одного произведения Лермонтов часто утверждает, ценностно акцентирует тот или другой полюс антитезы. Лермонтовская антитеза образуют сложные смысловые единства, сплетаясь с другими антитезами. Так, антитеза «подлинное»—«кажущееся» (образная вариация ее: «душа»— «тело») предстает в нерасторжимом единстве и контрастности в образе героини баллады «Тамара»: «Прекрасна, как ангел небесный, / Как демон, коварна и зла». Антитезы «добро»—«зло», «ангел»—«демон» на фоне открывающих балладу антитез «черное»—«белое»
или «высокое»—«низкое» создают картину непонятного, инфернального мира, в котором царит и правит смертоносная красота.
Антитеза «подлинное» — «кажущееся» лежит и в основе романа «Герой нашего времени»: людям кажется, что они приближаются к достоверному знанию друг о друге, в то время как они отдаляются от правды (простейшие случаи: княжна Мери принимает юнкера Грушницкого за разжалованного в солдаты офицера, Печорина — за наездника-черкеса; одежда героев создает иллюзорное представление о них). Антитеза «подлинное» — «кажущееся» срастается с антитезой «нравственное здоровье» — «болезнь»; понятие «болезнь», «недуг» метафоризируется, и появление на общественном горизонте Печорина характеризуется как подлежащая обнаружению «болезнь» социальной нравственности и психологии в 30-е годы: «Будет и того, что болезнь указана, а как ее излечить — это уж бог знает!» — заключает Лермонтов предисловие к роману. Антитеза приобретает характерный для художественного реализма социологический аспект.
Другую расстановку акцентов антитеза «подлинное» — «кажущееся» получает тогда, когда сопрягается с антитезой «смерть» — «бессмертие». В поэзии Лермонтова развивается тема трагического противоречия между иллюзорно свободным человеческим духом (кажущееся) и предопределенностью, которую выдвигает перед человеком судьба (подлинное); возникает даже отдельный мотив телесного разложения, форсирующий трагический контраст «идеального» духа и «материального» тела (см., например, «Ночь I»).
Антитеза образов и мотивов. Они преимущественно слиты с антитезой философско-поэтическими, хотя представляют собой и самостоятельные элементы художественного целого. Антитеза образов и мотивов, как правило, выступают у Лермонтова в качестве конкретной реализации философско-поэтической антитезы: «рай» — «ад», «небо» — «земля», «буря» — «покой», «звук» — «безмолвие», «взгляд» — «слепота». Так, две последние антитезы вбирают значения таких философско-поэтический антитез: «общение» — «разобщение», «жизнь» — «смерть», «высокое» — «низкое», «правда» — «обман» (см. Мотивы поэзии Лермонтова). Посредством этих антитез разрабатывается важный для лермонтовского героя мотив безответности мира, невозможности вступить с миром в контакт. Это и безответная страсть, и безответное одиночество узника, и безответное пророчество, и безответность мироздания в целом («На небе иль в другой пустыне» — в стих. «Когда б в покорности незнанья»), создающие образ немого и слепого мира. Знаком ответа в лирике Лермонтова служат звук и взгляд. Звук речи, звук поэтического слова, звук молитвы, звук песни, вообще звук человеческого голоса, так же как взгляд человеческих глаз, возрождают надежду, указывают возможность выхода из безответного состояния. За звук-ответ можно отдать все, что угодно: «Не кончив молитвы, / На звук тот отвечу, / И брошусь из битвы / Ему я навстречу» («Есть речи — значенье...»). Звук-ответ и взгляд-ответ почти всегда у Лермонтова влекут пожатие руки, поцелуй, объятие: «И как-то весело, / И хочется плакать, / И так на шею бы / Тебе я кинулся» («Слышу ли голос твой...»).
Однако соприкосновение с «другим», следующее за звуком и взглядом, в мире Л. всегда чревато страданием, часто гибелью и обманом, звук и взгляд оказываются иллюзорным ответом герою, лишь усугубляющим его ощущение пустоты бытия. Отчетливо проблема, выраженная сплетением этих антитез, проявлена в стихотворении «Три пальмы»: ропот пальм на бога за безответность получает богатый звуками ответ — является шумный караван («звонко в раздавались нестройные звуки»; «и с криком и свистом несясь по песку»; «Вот к пальмам подходит, шумя, караван»; «кувшины звуча налилися водою»). Но ответ этот, воплотив на время иллюзию полноты бытия, жизни, разрушает ее: последний его звук — «по корням упругий топор застучал» — только усиливает немоту пустыни («И ныне все дико и пусто кругом — / Не шепчутся листья с гремучим ключом»).
Антитеза персонажей. Для Лермонтова характерны «парные» герои, враждующие между собой, взаимно противопоставленные, но нередко и дублирующие друг друга (Александр и Юрий в драме «Два брата», Калашников и Кирибеевич в «Песне про... купца Калашникова», Печорин и Грушницкий в «Герое...»). Но при этом типе антитезы у Лермонтова появляется парадоксальный мотив: объятия врагов в непримиримой борьбе (в объятиях погибают враги, герои поэмы «Хаджи Абрек», в объятиях сражаются скиталец-юноша и барс в поэме «Мцыри», объятиями встречают друг друга Печорин и Грушницкий). Объятия антитетичных персонажей в художественном мире Лермонтова порождают смерть (страстные любовные объятия соседствуют со смертью и в балладе «Тамара», и в повести «Тамань», где объятия девушки-контрабандистки таят смертельную опасность для Печорина).
Антитеза жанров. Лермонтов сопоставляет контрастные точки зрения, формирующие разные жанровые системы. Для него характерны антитетические единства элегии и политической сатиры («Смерть поэта»), идиллии и инвективы («Как часто, пестрою толпою окружен...»), баллады и реалистические повести, когда загадочный, полный тайн «балладный» мир сталкивается с прозаическими сюжетными мотивировками («Тамань»). Лермонтову свойственно также введение в определенный жанр угла зрения, противоположного традиционному содержанию: молитва становится объектом саркастического пародирования («Благодарность»), в исповеди вместо смиренного покаяния появляется гордый вызов («Мцыри»), в элегии скорбь об утратах заменяется равнодушием к прошлому: «И не жаль мне прошлого ничуть» («Выхожу один я на дорогу»).
Антитезы стилистические, которые выражаются преимущественно оксюморонными сочетаниями, тяготеющими к афористичности: «То истиной дышит в ней все, / То все в ней притворно и ложно! / Понять невозможно ее, / Зато не любить невозможно» («К портрету»).
Все выделенные уровни антитезы изоморфны друг другу: антитезы одного уровня дублируются антитезами другого и предстают у Лермонтова в неразложимом единстве. Такова антитеза «монах» («священнослужитель») — «воин» («боец»), на которой зиждется поэма «Мцыри»: история героя начинается с того, что русский генерал отдает в монастырь сироту-отрока, тот, будучи воином по предназначению, становится монахом. Эта антитеза проникает и в лирику Лермонтова, организуя в ней две антитетические художественные позиции [ср. «Могила бойца», «Завещание», «Валерик» и «Молитвы» («Я, матерь божия, ныне с молитвою», «В минуту жизни трудную»), «Ангел», «Когда волнуется желтеющая нива»]. Антитеза этого уровня конкретизируются и вбирают еще больший круг значений, смыкаясь с антитезой: «бой» — «молитва», «война» — «мир», «вражда» — «любовь». Возникает образ, проникнутый антитетическим единством, — молящегося бойца («Поэт», «Казачья колыбельная песня»). Антитетическая точка зрения совмещаются в пределах одного стих. Создаются парадоксальные сближения. В стих. «Есть речи — значенье...» волнующий «звук» способен прервать молитву и заставить героя броситься ему навстречу с поля сражения. «Бой» и «молитва», поставленные рядом в одной строфе, определяют предельно контрастные состояния человека, совмещаясь с философско-поэтической антитезой «покой» — «движение», «смирение» — «вражда», «мир»—«война». Подобное «разрастание» антитезы видно и в стихотворении «Поэт», где антитеза молитвенной и воинской атрибутики занимают основополагающее место и идеальный поэт оказывается носителем двух равноправных антитетических начал: «Бывало, мерный звук твоих могучих слов / Воспламенял бойца для битвы; / Он нужен был толпе, как чаша для пиров, / Как фимиам в часы молитвы».
Типология антитез в творчестве Лермонтова — проблема, которая, вероятно, еще будет привлекать историков литературы. В ходе ее решения обнаружится, что Лермонтов, опираясь на антитезы, стремился раздвинуть горизонты человеческого мышления, открыть перед ним новые перспективы дальнейшего освоения мира.
А. М. Песков, В. Н. Турбин
Цитируется по изд.: Лермонтовская энциклопедия М., 1981, с. 33-34.