Экзистенциализм и марксизм (Гароди, 1962)
Является ли экзистенциализм Сартра углублением марксизма, своего рода дополнением, предназначенным для устранения недостатков во взглядах «современных марксистов»? Или же он находится в коренном противоречии с марксизмом?
Вот проблема, которая встает перед всяким марксистом в связи с последней философской работой Сартра «Критика диалектического разума».
Сартр пытается включить экзистенциализм «в развитие марксистского мышления» (207) в качестве своеобразного «анклава» (9). Он утверждает, что экзистенциализм «развивался вне марксизма, но не был направлен против него» (22).
Марксизм, как и всякая великая философия, признает Сартр, «по-своему объясняет общее движение общества» (15). Марксизм возник из этого движения и ставит перед собой задачу довести это движение до своего конца. Эта философия, таким образом, «не может быть превзойдена до тех пор, пока преобразование общественных отношений и развитие техники» (32) не создадут новую историческую эру цивилизации.
Сартр хорошо сказал: «Всякая попытка «превзойти» марксизм будет в худшем случае возвращением к домарксизму, а в лучшем — лишь повторением мысли, имеющейся в философии, которую считают превзойденной» (17).
Однако, по его мнению, «марксизм перестал развиваться» (25). Сартр считает, что исторические условия строительства социализма, длительная блокада СССР, вынудившая его замкнуться в себе, обусловили отрыв теории от практики и привели к догматическому застою в
[17]
области теории. «Принцип исследования — искать целое через составные части — превратился в террористическую практику ликвидации особенного» (28). Сартр дает, таким образом, картину того, что он называет «современным марксизмом», который, по его мнению, имеет две основные особенности:
1) «Марксистский формализм исключает особенное» (40);
2) «Он превращает людей в пассивные инструменты своего класса» (37).
Из этого следует, что марксизм будто бы отныне удовлетворяется бесконечным повторением абстрактной схемы движения истории, ограничивается выявлением исторической необходимости, определенной раз и завсегда, и отбрасывает в область «случайности» как иррациональную и необъяснимую всякую индивидуальную, субъективную и экзистенциалистскую реальность.
Подобное рассуждение отражает, очевидно, весьма слабое знакомство Сартра с марксистской философией в целом, независимо от того, идет ли речь о произведениях Маркса и Энгельса или тех авторов, которых он называет «современными марксистами».
Лишь этим незнанием основных произведений классиков марксизма можно объяснить его обвинение против Энгельса, которого он считает первым представителем «современных марксистов» и родоначальником всех догматических упрощений марксизма. Сартр обвиняет Энгельса в том, что последний «отбросил в область «случайности» все конкретные закономерности человеческой жизни» (58). После этого он предлагает нам в виде доброй услуги свою теорию экзистенциализма, чтобы «сократить долю индетерминизма» (59). Как будто Энгельс и Маркс смешивали, как это делает Сартр, «случайность» и «индетерминизм»!
Напротив, Маркс и Энгельс неоднократно (начиная с анализа рынка в третьем томе «Капитала» Маркса и вплоть до отдельных фрагментов «Диалектики природы» Энгельса) подчеркивали, что случайность означает не отсутствие причинности, а отсутствие необходимости. Оба они даже показали те многочисленные «посредствующие звенья», которые позволяют объяснить и понять случайность как «форму проявления необходимости».
[18]
Эта диалектика необходимости и случайности была довольно часто объектом исследования как со стороны основоположников марксизма, так и со стороны современных марксистов. Сартр поэтому имел все возможности обратиться к обширной библиографии по этому вопросу, одно лишь общее знакомство с которой позволило бы ему избежать смешения «случайности» и «индетерминизма» 1.
Что касается «современных марксистов», то они во многом напоминают в изображении Сартра те мифические существа, о которых легче говорить, чем показать их.
Разве «современные марксисты» не признают индивидуальное? Неужели Сартру не известны исследования о психологии ребенка и формировании индивидуальности и характера, которые ведутся на протяжении десятков лет таким «современным марксистом», как Анри Валлон? Чтобы заполнить этот пробел в своей информации, Сартр мог бы по крайней мере прочесть работу другого «современного марксиста», ученика Валлона, Рене Заззо, который подвергает очень точному исследованию следующую проблему: каким образом у двух одинаковых близнецов, имеющих одну и ту же наследственность и среду, формируется их личность в диалектике межииди- ридуальных отношений и человеческих взаимоотношений, имевших первоначально место в семье? Видимо, Сартр не знает, что эта работа была предпринята еще Политцером, который в своих исследованиях о «кризисе современной психологии» упрекал именно официальную психологию, начиная от Рибо и до Бергсона, в том, что из поля ее зрения выпала специфичность психического. Политцер также выдвинул против абстракции психологического «факта» свою концепцию «драмы» и «значений», с помощью которой можно не только объяснить, но и «понять» индивидуум. Было ли прервано марксистами изучение особенности конкретного? Такое утверждение означало бы произвольное игнорирование попытки включить в марксизм все наиболее ценные достижения феноменологического метода Гуссерля. Это также означает игнорирование вклада в историю философии и ее метода, содержащегося в работе Дезанти, посвящен-
_____
1. См. R. Garau d у. La liberty Paris, 1955, p. 197—215.
[19]
ной Спинозе. Индивидуальная особенность Спинозы как мыслителя раскрывается в этой работе при помощи диалектического исследования «культурных полей», на основе которых формировалась его философия. Исследование в работе так называемого «горизонтального комплекса» (принадлежность к определенным социальным группам) и «вертикального комплекса» (историческое наследие) необходимо автору для того, чтобы воссоздать облик Спинозы во всем его неповторимом своеобразии. Сартр, который приходит в восторг (51) от некоторых правильных замечаний Лефевра по этому поводу, не уделяет, однако, почти никакого внимания разработке метода исторической характеристики индивидуума, содержащейся в работе Дезанти. Неужели Сартр обращает внимание на философа-коммуниста лишь в том случае, если он исключен из партии? Невольно приходится думать именно так, когда убеждаешься в его нежелании ознакомиться с работами «современных марксистов», которых он осуждает с такой легкостью и непринужденностью: «Марксизму не хватает системы посредствующих звеньев» (44). Сартр, наверное, не читал и романов Арагона? В романах Арагона «Базельские колокола» и «Путешественники на империале», «Фешенебельные кварталы» и «Орельен», «Коммунисты» и «Святая неделя» он мог бы проследить, каким образом «современный марксист» не только не «отбросил в сторону конкретные закономерности» жизни людей ради сохранения одного лишь «абстрактного остова всеобщности» (58), но сумел показать человеческие «значения» и «проекты» в сложной структуре исторических возможностей и «найти посредствующие звенья, которые позволяют воссоздать конкретное в его неповторимости, жизнь, реальную борьбу в определенный период; а также и личность на основе общих противоречий производительных сил и производственных от-ношений» (45).
Конечно, Сартр имеет полное право пренебрегать всем этим, но это не дает ему привилегии осуждать то, чего он не хочет читать 1. Это добровольное неведение Сартра не
_____
1. Мы здесь коснулись лишь одного аспекта странного обвинения Сартра, относящегося к проблеме конкретной индивидуальности, и мы ограничились французскими коммунистами. Но что сказать о его беспечном незнании произведений Павлова и его школы, свидетельством чего являются слова Сартра об «абсурдной павловской психологии» (58)? Он, видимо, убежден в том, что она превращает человека в сумму условных рефлексов, хотя в действительности никакая другая теория не занималась столь непосредственно проблемами обобщения. Чем объяснить, что при рассмотрении конкретного развития индивида Сартр обходит молчанием Макаренко?
[20]
должно тем не менее воспрепятствовать тому, чтобы мы приняли во внимание предлагаемые им добрые услуги.
В краткой главе относительно «общей проблематики экзистенциализма» он пытается дополнить марксизм в исследовании субъективного и особенного следующими тремя «посредствующими звеньями»: психоанализом, социологией и феноменологическим «методом понимания».
1. Сартр дает весьма интересное определение психоанализа: «Это метод, который прежде всего устанавливает, каким образом ребенок воспринимает семейные отношения внутри определенного общества», и затем Сартр добавляет: «экзистенциализм считает... что он может принять этот метод, поскольку он открывает точку вхождения человека в его класс, т. е. определяет семью как посредника между классом в целом и индивидуумом» (47). Это, несомненно, интересный путь, тем более что Сартр здесь, по-видимому, подходит к психоанализу с правильных позиций, как это видно из некоторых его формулировок, например когда он пишет, что при психоанализе Робеспьера нельзя забывать того, что «противоречия в его поведении были обусловлены объективными противоречиями существовавшего положения» (46). Отсюда следует, что индивид объясняется обществом, а не наоборот. Если Сартр помогает нам таким образом поставить психоанализ на правильные позиции и использовать его в качестве посредствующего звена, то это можно только приветствовать!
2. Сартр затем предлагает нам дополнить марксизм социологическими исследованиями, относящимися не к классовым отношениям, а к различного рода средам или «микросредам», в которых пребывает индивидуум. Более тщательное исследование «социального поля» во всех его аспектах и во всех его направлениях может быть только полезно для марксизма, но лишь при условии, что оно не будет эклектическим соединением (к чему, видимо, ведет нас Сартр) диалектического «гиперэмпиризма» г-на Гурвича, тезисов Кардинера и еще некоторых других авторов. Мы думаем, что марксист, если он не хочет
[21]
оказаться отсталым, не должен игнорировать работ Гурвича, Кардинера и многих других авторов. Но, как марксист, он должен неустанно стремиться к тому, чтобы именно превзойти социологический эмпиризм, правильно определить взаимосвязь человеческих отношений и исследовать переходные формы и посредствующие звенья под углом зрения классовых отношений.
3. Сартр, наконец, предлагает нам феноменологический «метод понимания»: «Знание, — говорит он, — является просто диалектическим движением, которое объясняет действие его конечным результатом, исходя из его первоначальных условий» (96).
Мы далеки от мысли отрицать наличие «конечных целей, которые характеризуют человеческие взаимоотношения» (102). Такие понятия, как «проект» и «значение», нисколько не чужды марксизму 1. Тем более не чужд марксизму и метод, который стремится не только «объяснить» поведение людей, исходя из причин и стимулов, которым они пассивно подчиняются, но и «понять» это поведение, исходя из преследуемых людьми целей. Проблема заключается именно в том, чтобы охарактеризовать «объяснение» и «понимание» как два «момента» процесса познания, не впадая в эпистемологический дуализм Сартра, который в конце концов отделяет и даже противопоставляет так называемый «позитивистский разум», связанный с естественными науками, и «диалектический разум», применимый лишь для исследования человека.
Этот дуализм, приводящий Сартра к отрицанию существования диалектики в природе, вытекает из его концепции диалектики вообще.
____
1. См. по этому поводу Р. Гароди, Марксистский гуманизм, Издательство иностранной литературы, 1959, стр. 178 и далее; см. также R. Garaudy, Perspectives de Phomme, Paris, 1959, p.321; Morale chrttienne, morale marxiste, Paris, 1960, p. 157—182.
[22]
Цитируется по изд.: Гароди Р. Ответ Жану-Полю Сартру. М., 1962, с. 17-22.