Возрождения средневековые
В научной литературе под этим названием объединяются несколько периодов интенсивной культурной деятельности, основой которой является подъем интереса к наследию дохристианской древности; ни о числе возрождений средневековых, ни о содержании этого понятия, ни о самой его уместности единого мнения до сих пор не установилось. Впервые идею «возрождения до Возрождения» выдвинул Ж.-Ж. Ампер (1839— 1840 годы); согласно его точке зрения, возрождений средневековых было два: при Карле Великом и в конце XI века.
Последователи Ампера значительно умножили их число. К общепризнанным относятся Возрождение средневековое каролингское, Возрождение средневековое оттоновское и «Возрождение средневековое XII века». Иногда к этому списку добавляются остготское Возрождение средневековое (в остготском королевстве VI века, главным образом при короле Теодорихе), Македонское и Палеологовское Возрождения в Византии (при императорах соответствующих династий IX, Х и ХIII-ХIV веков), Монтекассинское Возрождение средневековое (ХI век) и др. Все эти культурные явления существенно различаются и по значению, и по содержанию: объединяет их то, что они представляются периодами относительного культурного благополучия по сравнению с предшествующим (и, как правило, последующим) упадком, причем главным признаком этого культурного процветания считается расширение круга известных и активно используемых античных текстов, а главным итогом - производство собственных текстов, ориентированных на определенную античную модель. Наличие периода длительной культурной деградации в эпоху раннего средневековья и неравномерность культурного развития на всем протяжении средних веков, почти правильное чередование подъемов и спадов заставляет предположить, что в основе этой периодичности лежит если не единый механизм, то единая парадигма.
В средние века вопрос об отношении к античности (вернее к языческой культуре) был до конца и однозначно так и не решен. Средневековая образовательная традиция прямо продолжает античную: она строится на тех же основаниях, использует те же методы, обращается к тем же текстам (прибавив к ним Библию). («Свободные искусства», Школа). Преемственность обеспечивается тождественностью языка, который к тому же чем дальше, тем бесповоротнее превращается из языка живого в язык письменной культуры.
Этому языку надлежало обучаться: без книг и учебников, созданных в ту пору, когда латынь была живым языком, обойтись было никак нельзя. К этой необходимости средневековое христианство так и относилось - как к необходимости, и против нее не восставало: церковь нуждалась в людях образованных или хотя бы грамотных. Тем не менее в христианской мысли уже на очень ранних этапах обозначились два противоположных взгляда на языческую культуру: с одной стороны, полное и категорическое неприятие, понимание ее не просто как нехристианской, но как антихристианской, не совместимой с христианством, с другой, - сочувственный интерес, восприятие ее как неабсолютной, но несомненной ценности, стремление включить ее в христианский универсум и тем самым освятить. Столкновение этих взглядов, выбор между ними, не всегда дающийся просто, ярче всего засвидетельствованы в произведениях Иеронима и Августина. Напротив, никакого труда, кризиса, душевной борьбы этот выбор не предполагает у Боэция: для него это выбор не между «цицеронианством» и христианством, как для Иеронима, а между двумя различными и даже не сообщающимися сферами интеллектуальной деятельности. Ближайший канун «темных веков» средневековья отмечен двумя отлившимися в организованные формы и тем самым символическими образцами отношения к античному культурному наследству: Кассиодор, его «Наставления в науках», его Виварий, где чуть ли не главной добродетелью монаха является ученость и распространение учености, и Бенедикт, его устав, его Монте-Кассино, где переписка книги - такой же труд и только труд, как и возделывание поля. (Монашество, Монастырь).
В самом типе средневекового образования тем самым заложена программа Возрождения средневекового, внешний повод для реализации которой может быть самым различным: осознанная и ставшая политической волей потребность в повышении уровня образования (как в случае каролингского Возрождения) или общее изменение условий жизни, к такой потребности приводящее (как в случае «Возрождения XII века»). Механизм в итоге включается всегда один и тот же: увеличивается число людей, знающих античные произведения (потому что образование построено на них), увеличивается число людей, этими произведениями увлеченных, увеличивается число людей, способных создавать нечто подобное этим произведениям (или такие люди, бывшие и раньше, бывшие всегда, но прежде не востребованные, теперь выдвигаются на авансцену). Возрождение при этом совершается, однако, весьма своеобразное.
Во-первых, Возрождение средневековое ограничено словесностью (и в этом одно из коренных его отличий от Возрождения «несредневекового», от Возрождения итальянского); попытки некоторых исследователей распространить действие лежащих в его основе принципов на другие области не представляются убедительными даже применительно к архитектуре и живописи (где нарастание элементов «классицизма» происходит равномерно, без резких взлетов, и никогда не возводится в программу), не говоря уж об общественной жизни и социальной психологии. Это касается и такой традиционной (хотя и не бесспорной) характеристики итальянского Возрождения как индивидуализм: в Возрождениях средневековых (научное представление о которых сохраняет как бы генетическую зависимость от «главного Возрождения», от «Возрождения как такового») этой характеристике ничего не соответствует (впрочем, нет недостатка и в сторонниках иной точки зрения). Некоторый общий прогресс в высвобождении индивидуальности из-под власти общих норм и установлений на протяжении высокого средневековья заметить можно, но он никак не связан с Возрождениями средневековыми (Личность).
Во-вторых, Возрождение средневековое не осознается его творцами в качестве такового (опять же отличие от Возрождения в Италии): они предпочитают говорить об «обновлении» (renovatio Romanorum imperii, «обновление Римской империи» - надпись на печати Карла Великого) античных государственных и культурных институтов. «Обновляться» может то, что еще не умерло, что продолжает существовать (как продолжала существовать в средневековых представлениях Римская империя), но состарилось и обветшало: отсутствие дистанции в отношении прошлого - еще одна отличительная черта Возрождений средневековых. Э. Панофски именно на этом основании возражал против переноса термина, описывающего совсем иную культурную реальность, на средневековье, подчеркивая, что одним из решающих условий осуществления Возрождения в Италии была констатация смерти античной культуры. Кроме того, культурная деятельность, понятая как «обновление» и даже не соотнесенная напрямую с религией, предполагает в средневековом контексте выдвижение на первый план именно религиозного смысла: «новизна» — это, прежде всего, новизна христианства, новизна «нового человека» апостола Павла. Даже когда деятели Возрождений средневековых говорили именно о «Возрождении» (как Муадвин: Aurea Roma iterum renovata renasciturorbi, «Златой Рим вновь рождается в мир обновленным»), то имелось в виду нечто близкое по смыслу к «Возрождению» через крещение, которое по традиции понималось как смерть «ветхого» и рождение «нового человека». Алкуин писал: «Быть может, новые Афины утверждаются в земле франков, и Афины великолепнее прежних, ибо облагороженные учением Иисуса Христа, превосходят любую мудрость академиков. Те, вскормленные учением Платона, блистали семью искусствами; эти, имеющие семь даров Духа Святого, превзошли всякое мирское знание».
Возрождения средневековые развивают то представление о взаимоотношениях языческой культуры и христианства, которое сформулировал в VI веке Кассиодор: христианство как высшая форма и высшая цель культуры. Так процесс образования, отправляясь от низших ступеней, от грамматики и риторики, закономерно приводит к высшей, к теологии. Но и иеронимовское представление о неизбывном конфликте «цицеронианства» и христианства продолжает твердо ограничивать притязания средневекового «классицизма»: за Алкуином, лидером каролингского Возрождения, неизбежно следует Одон, основатель клюнийского движения, видевший в поэзии Вергилия за прекрасной оболочкой гнуснейшую суть; за Гербертом из Орийака, самой яркой фигурой оттоновского Возрождения, которому забота о хорошей жизни представлялась неотделимой от заботы о хорошей речи, - Петр Дамиани с его прославленным афоризмом «Христос - вот моя грамматика». Это — внешняя граница, среди самих деятелей Возрождений средневековых Иеронимов уже, как правило, не встречается, и внутренним ограничителем служит общий религиозный пафос средневековой культуры (скажем, тот же Алкуин на старости лет предостерегал своих учеников от излишнего увлечения Вергилием). Всевластие религиозного принципа, однако, с течением времени ослабевает, в культуре появляются некоторые признаки секуляризации (при всей ее относительности в пределах средневековья), и Возрождения средневековые приобретают несколько более независимый от религиозных задач и религиозного духа характер (что наиболее ярко демонстрирует сопоставление каролингского Возрождения и «Возрождения XII века»). Причем, Возрождения средневековые являются не двигателем процесса секуляризации, а одной из форм его проявления (хотя и углубляют его в свою очередь) - зависимость здесь такая же, как и в процессе становления и роста индивидуального сознания. В самом общем плане в феномене Возрождений средневековых выразилось стремление европейской культуры к восстановлению своей целостности, к воссоединению с той своей компонентой, которой «темные века» нанесли наибольший урон. В этом смысле Возрождения средневековые представляют собой явление того же порядка, что и итальянское Возрождение, которое завершает наиболее последовательно и целеустремленно целую серию предыдущих попыток.
Цитируется по изд.: Словарь средневековой культуры. Под общей редакцией А.Я. Гуревича. М., 2003, с. 91-93.