Термины холоп, чага, кощей и др.

В византийской письменности, у Маврикия и Прокопия, а затем у гота Иордана появляется и до наших дней укрепляется термин «славяне» (у византийцев — сначала «склавены», у арабов — «саклаб» и «сакалиб»), из которого и произошло родовое название одного из этнических массивов человечества. Термин этот заменил древнегреческого скифа и сармата, в разных реставрациях оживающих, впрочем, и доныне.

Термин Ζχλαβενοἰ — Ζχλάβοἰ и sclaveni получил сначала у византийцев и арабов, а потом, вероятно, и у персов универсальный объемлющий смысл, начав суммарно обозначать всех славян, невзирая на их более или менее мелкое племенное дробление. Ожесточенные войны с воинственными соседями или непокорными подданными, какими были балканские славяне для византийцев V—VII веков, вызвали появление на византийском и других средиземноморских рынках большого количества военнопленных из среды именно славянских народностей. Эти военнопленные невольники захватывались не только на восточном, но и на западном фланге поселений славянства, где на них нападали германцы. Славянские рабы становятся одним из самых ходовых товаров на среднеазиатских, месопотамских и на всех средиземноморских рынках, причем специалистами по этой торговле на востоке являются арабы и евреи, а на западе — византийские греки. Особенно значительные массы славянских рабов появились на рынке после ударов, нанесенных славянству Карлом Великим, Людовиком Немецким и императором Оттоном I, победы которых над славянами повыбрасывали на итальянские, испанские и африканские невольничьи базары огромные партии военнопленных славянских невольников. Вот почему и на востоке и на западе нарицательным термином для обозначения невольника вообще сделалось племенное название именно «славя н», прошедшее через ряд видоизменений и укоренившееся в разных вариантах едва ли не у всех западноевропейских народов. Слово «славяне» сохранило в то же время и свой этнический смысл, отличающийся от смысла специально социального, т. е. невольничьего, либо орфографическим отклонением, как в немецком языке, либо и орфографией и выговором, как в английском, французском, итальянском и других языках.

Получив распространение для обозначения невольников, слово «славяне» в своих видоизменениях стало прилагаться к невольникам уже разного, в смысле национальности, происхождения (азиатского, африканского, американского и т. д.), узаконилось в этом значении в массе языков, но при переходе из одного наречия в другое претерпевало ряд фонетических и орфографических превращений. Отметим наиболее характерные из них, подвигаясь при этом обзоре сначала с востока на запад, а потом — с юга на север.

Впечатление, произведенное потоком пленных славян на западно-европейский мир, было столь сильно, что слово Ζχλάβοζ — sclavus в нарицательном смысле в разных звуковых претворениях вошло едва ли не во все языки романской группы (итальянский, испанский, французский, румынский, португальский и др.) и германской группы (верхне-, средне- и нижне-германский, англо-саксонский, шведский, датский, норвежский и др.), перекинулось в Африку (Slave Coast), на Мадагаскар (дав название одному из тамошних племен), в Северную Америку (Slave states, Slave River, Slave Lake) и было даже использовано зоологами для обозначения одной из пород океанских рыб.

Но, принимая этот термин, почти каждый народ встречал в его выговоре фонетические затруднения и пытался облегчить его звучание по-своему. Так, итальянцы выкинули «l» и получили скьявоyи (schiavoni), французы для облегчения приставили впереди звук «е», сделав эсклав, эсклавон (escrave, escravon), испанцы повторили этот прием в своем эсклаво, (esclavo), португальцы сделали эскраво (escravo), приставив «е» и заменив букву «l» буквой «r». Нижне-германцы и англичане, говорящие тоже на нижнегерманском наречии, прибегли к другому фонетическому приему, не выбрасывая «l», как итальянцы, и не приставляя звука «е», как французы, испанцы и португальцы. Выбросив второй звук «к», они сделали по-голландски — славе (slaave), по-английски — слейв (slave), по-норвежски — славе (slave), по-шведски — слаф, слафвери (slaf, slafveri). У арабов Ζχλάβο превратился в сакалиба. Как любопытную, хотя и с очень небольшим радиусом действия, параллель, отметим претворение арабского «сакалиба» в итальянизированную в Сицилии форму, странно смешавшую и арабское и византийско-латинское звучания: scebalcar — cibalcar —seralcadі 1.

Наиболее близкими к греко-латинскому произношению и написанию являются верхне-, а потом обще-германская форма склаве (sclave) и румынская форма склавул (sclavul).

Разлившись по всей Германии и вместе с германской иммиграцией проникнув в X—XI вв. в Силезию и Малую Польшу, слово это не могло задержаться на линии Одера и даже Варты и должно было прочно войти в польско-германский обиход, будучи неразрывно связано с важными социальными явлениями, которые оно обозначало. Слово это уверенно надо разыскивать и в Чехии и в Польше. Между тем ни на чешском, ни на польском языках этого термина мы не встретим в форме, наглядно связанной с его первоначальным греко-латинским звучанием. Но могло ли это обиходное слово, распространенное по всей Западной Европе, не войти в IX—XI веках и в польскую и в чешскую речь, тем более, что хозяйственные посадки людей, особенно военнопленных, называемых германцами sclaveni— sclaven или schlaven — schloven, 2 имели место и в Чехии и в Польше на каждом шагу? Следовательно, слово это надо искать где-то в видоизмененной форме, в звуковой оболочке, подвергшейся чешской или польской обработке. Где же? Ответом на этот вопрос являются чешское chlap и польское chlop, возможно, просто полонизация чешского звучания. 3

Для объяснения этой эволюции напомним, что византийский Ζχλάβοζ (в произношении склавос или склабос) превратился у поздних византийских писателей в Ζθλάβοζ (в произношении сфлабос или сфлавос); далее, при отпадении начальной сигмы — в Θλάβοζ (в произношении флабос — флавос или хлабос — хлавос). Будучи через Германию перенесен в Чехию и в Польшу, Θλάβοζ и дал в первой хлапа, а во второй — «хлопа». 4

Перенос этого термина в Чехию и в Польшу в VI—X веках мог произойти и через латинскую форму sclavus, несомненно хорошо знакомую западному славянству по своему постоянному употреблению и в деловом латинском языке и в германизированной форме в многочисленных поселениях немцев среди западного славянства, внедривших большое количество и германизмов и латинизмов в польский и в чешский языки. Но наличие переходных греческих вариантов заставляет думать о проникновении этой формы в чешско-польскую речь с востока, а не с запада.

Так или иначе, слово это, распространенное в VIII—X веках по Молдаве, Эльбе и Одеру, должно было войти в употребление за Одером вместе с германской колонизацией, в VII—X веках перекинувшейся на восток от этой реки.

Перенесение термина Ζχλάβοζ или sclavus — sclavenus в Чехию в виде хлапа, превращение его в Польше из хлапа в хлопа и последующее усвоение его Киевской Русью в виде хлопа-хлапа-холопа были не случайной терминологической модой литературного характера (в те мало литературные времена о модных лингвистических заимствованиях говорить вообще не приходится), и заимствование этого термина в Поднепровье должно быть объяснено иначе. Заглянув в Начальную летопись, увидим, что она дает нам вполне ясный ответ на этот вопрос.

В 1018 г., — после победы над Ярославом, польский князь Боле[1]слав ставит дружину свою «на покорм» в Киевской земле, но вскоре же происходит восстание против ляхов и Болеславу приходится бежать. При отступлении он «людей множество веде с собою» и оказал[1]ся в силах удержать за собой города Червенские. Через 13 лет, в 1031 г., уже по смерти Болеслава, Ярослав и Мстислав предприняли с многочисленной ратью походы на ляхов, повоевали «Лядьскую землю» и «многи ляхи приведоста и разделиста я, Ярослав посади своя по Реи, и суть до сего дне».

Не Халепье ли (т. е. Холопье), лежащее между Киевом и Росью, и до наших дней почти точно так и называющееся (Хлапень), было населено этими пленными в 1031 г.? Если так, то можно очень точно датировать момент решительного переноса на Русь чешско-польского термина «хлоп-хлап», а вместе с тем и самых приемов «крепостной» эксплуатации «хлапа» на пашне.

Прошло еще 12 лет. Ярослав, бывший некогда (в 1018 г.) жертвой нашествия Болеслава, а потом громивший Польшу (в 1031 г.), в 1043 г. выдает свою дочь замуж за Казимира, Болеславова внука. Женясь на Ярославне, Казимир (1040—1058 гг.) «вдает за вено людей восемьсот», к чему Радзивилловский и Академичедкий списки прибавляют: «Яже бе полонил Болеслав, победив Ярослава». Следовательно, русские пленники пробыли в плену в глубине Польши целую четверть века, пока их не освободил брачный союз 1043 г. За 25 лет (1018—1043 гг.), проведенных в польском плену, они должны были усвоить и польскую культуру и польский язык.

Под 1069 годом летопись заносит сообщение о новом нашествии ляхов в союзе с незадачливым Изяславом Ярославичем, о новом расквартировании их «на покорм» и о партизанской войне с ними населения.

Через 73 года после нашествия 1069 г., в 1142 г., уже при внуках Ярослава, происходит поход Святослава, Изяслава и Владимира Галицкого для оказания помощи польскому королю Владиславу против его меньшой братии, со сходными результатами: «И снявшася вси у Чьрнска, и воевавше, воротишася, боле вземше мирных ляхов, нежели ратных».

Во время усобицы, происшедшей в 1144 г., в борьбе, разыгравшейся около Луцка, деятельное участие приняли и ляхи, и угары, и половцы, и даже немцы.

Фактов этих, кажется, достаточно, чтобы напомнить, в каком тес[1]ном скрещении развивались отношения Киевской Руси с ее западными соседями, и особенно с поляками.

Отмечая события 1018 и 1031 гг., летописец должен был, очевидно, придавать им особое значение, так как едва ли мы найдем на всем протяжении Начальной летописи другое упоминание о подобном же колонизационном эпизоде: известно, как мало летописец интересуется фактами социальной истории. Можно думать, что именно посадка в эти годы под Киевом польских пленников и привела к переносу и утверждению в русском языке термина хлоп-хлап-холоп, хотя по-польски слово это обозначало не невольника в собственном смысле, а подневольного земледельца-хлопа.

Внесением полногласия слово хлоп было быстро переделано в холоп, хотя долго еще в русской речи держались и два исходных варианта этого слова — хлоп и хлап, 5 — только в русском языке сразу и прочно установился иной смысл этого термина.

В русскую обстановку польский хлоп попал в качестве военнопленного, т. е., по понятиям древней Руси, невольника (вязня, нятца, колодника), и стал обозначать именно невольничье состояние. Вот почему он и выступает в Русской Правде преимущественно с обликом раба-земледельца. 6 В такой роли он был очень нужен и правящим классам и князю — носителю политической власти, — поэтому законодательство Киевской Руси так усиленно им и занимается.

Вероятно, не без связи с переносом на Русь термина, обозначающего новый тип крепостного состояния, появилось и селение, носящее название Треполя или Триполья. Не содержит ли оно указания на то, что в этих местах, после освоения их восточными славянами, стала применяться относительно новая для Днепра XI века культура трехпольнего севооборота? Появление этих двух названий (Хлапень и Тр(и)еполь) отразило и закрепило то впечатление, которое испытали тогдашние русские жители центрального Поднепровья, наблюдавшие переход и к новой хозяйственной культуре и к новым формам эксплуатации на пашне подневольного труда.

За полторы тысячи лет, протекшие со времен Геродота до эпохи Ярослава, хозяйственные приемы эксплуатации подневольного труда и плодосменная трехпольная система посевов могли не раз иметь место на той же самой, ныне занятой пленными земледельцами-поляками, территории, но при смене одной этнической волны другою должны были вновь наступать регрессивные хозяйственные явления, как нечто подобное произошло и в Московском государстве в XVI веке.

Обратимся теперь к двум другим терминам — кощею и чаге, также обозначавшим на Руси XI—XII веков подневольное состояние. Эти два термина, сведенные вместе в «Слрве о полку Игореве», но встречающиеся и порознь, несомненно, происхождения восточного и заимствованы у тюркских кочевников, узов, торков, печенегов или половцев.

Чага и доселе по-казахски значит рабыня, а кощей, происшедший, вероятно, из половецкого или аналогичного печенежского слова кулукчи, 7 означал раба-оруженосца. Этот термин характерен для Востока, постоянно пользовавшегося рабами для военных целей. Получившее впоследствии широкое распространение слово мамелюки первоначально обозначало именно сословие военных рабов. Часть куман-половцев, путем сложных и длительных передвижений перебравшаяся в Египет и основавшая там новое государство, не случайно сделала из этого нарицательного слова свое этническое прозвище. В язык южно-русских княжеств, беспрестанно имевших дело с печенегами и половцами, то в качестве врагов, то в качестве союзников, термин кощей проник, вероятно, в связи с существованием в печенежском или половецком войске особой категории подневольных боевых слуг. Но в русском языке термин кощей не привился и был вытеснен старинным славянским термином еще родового характера — отрок. Затем появились термины: паробок, гридень — гриди, детский, позднее — слуги, сын боярский и дети боярские.

Отрок, в своей полной форме — отродок,8 отражает происхождение этой категории младших полузависимых дружинников еще из недр родового уклада и имеет многочисленные этимологические параллели во всех европейских языках. Отродок-отрок, т. е. осколок, обломок того же кровного рода, его «отродье», но с некоторым понижением возрастного и социального значения, сравнительно с полноправными старшими властными членами кровного союза; здесь налицо лингвистическая аналогия древнему челядину. Позднейшая аналогия тому и другому тер[1]мину — сын боярский и дети боярские, сначала обозначавшие младших подневольных дружинников удельной эпохи и «слуг под двор[1]ским», а потом давшие название чину в служебной иерархии Московского государства. Уже в XI в. термин отрок, как известно, приобрел специфический смысл и стал обозначать не столько профессионально[1]военного младшего дружинника, сколько административную должность при княжеском суде; впрочем, отчетливо разъединить в те времена обе специальности невозможно.

Термин менее употребительный, паробок, по своему этимологическому генезису аналогичен многочисленным словам, в которых префикс «па» обозначает частичное отклонение данного корня от его основного значения. Таковы слова: пасынок, падчерица, падуб, паклен, паводок, падорога, павечерница и многие другие. Пар(у)обок— в родстве с ребенком, с ребятами и вначале означал, вероятно, «племянника», т. е. тоже младшего и зависимого члена родовой организации, совершенно аналогично княжескому пасынку. Впрочем, термин этот, вероятно заимствованный у поляков или чехов и обозначающий какую-то разновидность невольника, по своей малой распространенности особого значения для понимания терминологической истории холопства не имеет.

Эволюция аггрегата древнерусских терминов, обозначающих подневольное состояние, отразила социально-экономические сдвиги в русском обществе на Днепре и в международной обстановке, окружавшей Днепровскую Русь. Время сделало свое дело и отвергло термины, либо устаревшие, либо не понравившиеся народному слуху, либо неудобные для его языка. Постепенно исчезли кощеи, отроки, паробки, сохранившие на Украине и в Белоруссии лишь свой первоначальный «фамилиальный» смысл детей, подростков; исчезли челядины и челядинки, хотя слово челядь осталось до сего дня, но в уничижительном смысле; исчезли нятцы, вязни, обозначавшие военнопленных невольников, но прочно уцелели до XVIII века для мужского рода — холоп, а для женского — раба. Неумолчные повторения слова «раб» в церковных поучениях о покорности и смирении, в приложении не только к женскому, но и к мужскому полу, не выбили, однако, Термина холоп из его житейского и официального употребления до самого конца XVII века. Таково было лингвистическое сопротивление холопа, параллельное его юридическому бытию в правовой сфере. Впрочем, со вступлением Московского государства в фазис Всероссийской империи, связанный с оформлением больших социально-политических сдвигов, получают юридическую отставку уже все три термина — и холоп, и раб, и раба, сохраняя лишь свое житейское хождение, особенно в производных речениях, как — рабство, рабский, холопство, -холопий и т. д., почти всегда с тем же нравственно пренебрежительным, оттенком, как и слово челядь.

Обратимся теперь к фактам, вскрывающим ход юридической обработки холопства ві тот же ранний период его истории, в XI—XII веках.

Выше мы уже указывали, что нельзя говорить о рабовладельческой формации в эту эпоху. Основной рабочей силой в частновладельческом хозяйстве были зависимые крестьяне. Процесс феодализации в Киевской Руси выражался в закрепощении свободных общинников — смердов. В. И. Ленин, давший яркую характеристику этого процесса, писал, что «в XI веке шли в кабалу «смерды» (так называет крестьян «Русская Правда») и «записывались» за помещиками». 9

«Рабовладельцы и рабы — первое крупное деление на классы», — говорит В. И. Ленин. 10 «Но в Киевской Руси рабский труд все сильнее и сильнее вытеснялся более прогрессивными формами производства: — ...феодал покидает раба, как не заинтересованного в труде и совершенно неинициативного работника, и предпочитает иметь дело с крепостным, у которого есть свое хозяйство, свои орудия производства и который имеет некоторую заинтересованность в труде, необходимую для того, чтобы обрабатывать землю и выплачивать феодалу натурой из своего урожая».

Киевское общество XI—XIII веков может быть с известным правом названо феодальным. К концу этого периода намечается рост феодальной раздробленности Руси. «Скороспелая», по выражению Маркса, держава Рюриковичей не могла быть прочной. В результате усиления центробежных тенденций, это «лоскутное» государство (Маркс) распалось на ряд самостоятельных феодальных княжеств.

Примечания

1. Journal Asiatique, 1845, Janvier, pp. 104—105. Ср. Гаркави. Известия и т. д.

2. Не отсюда ли название в течение нескольких столетий пограничного с Московской Русью литовского Шклова, служившего для русских беглых холопов убежищем? Название Шклов аналогично Колодничу на Волыни. Другой параллелью может служить название в течение долгого времени тоже пограничного города Шавли около верховьев р. Виндавы, быть может, также происходящее от слова scholove и имеющее значение сброда, скопления людей. Русской аналогией такому же происхождению географических названий является наименование Холопьего городка на Мологе. Не беглые ли из Новгородского района дали название и Бежецкой пятине?

3. Автор считает своим долгом выразить глубокую признательность сотоварищам по Академии Наук СССР, помогавшим ему в этих лингвистических разысканиях и одобрившим его основные выводы, — членам Академии Наук СССР: С. И. Соболевскому, С. А. Жебелеву, Н. И. Новосадскому, М. М. Покровскому, Н. С. Державину и М. Н. Сперанскому. Автор опирается, как это понятно знакомым с предметом людям, на словари Дюканжа, Гриммов, Пауля и др.

4. Аналогично в русском произношении сделали Хавронью из Февронии, а в украинском — из Федора «Хведора» и т. д.

5. См. Срезневский, Материалы и т. д

6. В наших древних памятниках встречается особый «сетный» холоп, т. е. холоп, занятый посевом, землепашеством. Слово «сетный» когда-то смутило М. П. Погодина («Русская история»), но происхождение его от сети—сеяти совершенно ясно,— ср. сети - посев , сетень — сеятель, сетва — сеяние (в Изборнике 1073 года, поучениях Константина Болгарского, житии Акакия и ряде других памятников XI—XII веков). Заметим, что слово «холоп», как и слово «рожьи», в XI веке — неологизмы и встречаются в Начальной летописи только по одному разу.

7. См. Codex Cumanicus в парижском изд. Клапрота и в будапештском — Куна.

8. См. Срезневский. Материалы и т. д. По-чешски отрок и доселе означает раба. Каб по-чешски соответствует русскому рабу, но употребляется только в поэзии. Ср. употреблявшиеся в царской армии, может быть еще с дружинных времен, приветствие-выкрик: «Здорово, ребята!» «Ребятами» в старой русской армии бывали даже бородачи лет под 40.

9. Ленин В.И. Соч., т. XI, стр. 98.

10. Ленин В.И. Соч., т. XXIV, стр. 366.

Цитируется по изд.: Яковлев А.И. Холопство и холопы в Московском государстве XVII в. Том I. М.-Л., 1943, с. 12-18.