Истина в арабо-мусульманской философии

ИСТИНА В АРАБО-МУСУЛЬМАНСКОЙ ФИЛОСОФИИ понимается в наиболее общем плане как, во-первых, правильность соотношения между «явным» (з̣а̄хир) и «скрытым» (ба̄т̣ин; см. Явное), когда эти две стороны соответствуют друг другу, а во-вторых, как связанная с этим «утвержденность» (с̱аба̄т) и «необходимость» (вуджӯб) вещи. Так понятая истина обозначается терминами «х̣ак̣ӣк̣а» или «х̣ак̣к̣», противоположностью служит «бут̣ла̄н» (недействительность). В качестве «скрытого» рассматриваются, как правило, «смыслы», и соотношение «явное-скрытое» в силу особенностей понимания категории «смысл» (см. Смысл) выступает в двух аспектах – как отношения «выговоренность-смысл» и «вещь-смысл». Поэтому истина-хакйка выражает онтологический аспект не более, чем эпистемологический, что проявляется во многих производных этого понятия, напр., х̣ак̣к̣ака означает «обеспечить истину», т.е. либо осуществить нечто в бытии, либо постичь истину вещи: в том и другом случае речь идет о становлении «смыслов» как действительных, будь то вовне или в уме человека. Обладание истиной оказывается поэтому первым условием действительности вещи, и на этой основе различаются противоположное истине понятие «недействительность» (бут̣ла̄н), когда вещь или высказывание вовсе не могут состояться, и «испорченность» (фаса̄д), когда вещь или высказывание состоялись, но имеют какой-то изъян (см. ’Ас̣л). Принципиальной особенностью такого понимания истины оказывается также невозможность рассматривать истину вещи отдельно от самой вещи или до вещи, поскольку она заключается в действительной осуществленности вещи. С этим связано и понимание термина «х̣ак̣ӣк̣а» (истинность), входящего в семейство понятий, группирующихся вокруг идеи сущности: он выражает реальную осуществленность тех смыслов, которые фиксируются в «чтойности» (ма̄хиййа) вещи (см. Сущность).

Все философские направления и школы считали истину (х̣ак̣к̣) важнейшей характеристикой Первоначала (в исмаилизме – Первого Разума), хотя наибольшая разработка этого понятия осуществлена в арабоязычном перипатетизме и суфизме. Ибн Cӣна̄ рассматривает истину как фундаментальное свойство Начала, установление которого не зависит ни от чего другого, но логически вытекает из самого его понятия. Выражающий понятие истины термин «х̣ак̣к̣» является масдаром (отглагольным существительным) и употребляется Авиценной в значении действительного причастия (что допускается арабской грамматикой), так что Первоначало понимается как «обеспечивающее истину», прежде всего – самого себя, а также всех прочих вещей, т.е. поддерживающее их существование, с чем связано понимание Первого как Первопричины. Поскольку понятие истины прямо связано с необходимостью, Первое понимается и как «обеспечивающее необходимость» (ва̄джиб), т.е. утверждающее существование, прежде всего собственное, а затем и прочих вещей. Эти два аспекта, начало причинности и начало бытийной необходимости, весьма близки и логически производны от понятия истины. Начало отличается тем, что оно «истинно в своей самости» (х̣ак̣к̣ фӣ з̱а̄ти-хи), тогда как прочие вещи истинны благодаря чему-то другому. В «Книге Гемм» («Кита̄б ал-фус̣ӯс̣»), автором которой считается ал-Фа̄ра̄бӣ, изложена утонченная диалектика «явленности» и «скрытости» истины-Первоначала, весьма напоминающая суфийскую разработку этого понятия, где истина (ал-х̣ак̣к̣) понимается не как начало, принципиально отличное от производных от него вещей и в принципе не нуждающееся в остальном мироздании, но как способное быть началом другого только благодаря непосредственной связанности с этим другим, которое в силу этого составляет условие истинности самого начала и оказывается в существенном смысле не менее истинным, чем само оно.

Из понимания истины следует, что истина-х̣ак̣ӣка как характеристика слова или высказывания отражает их внутреннее свойство и может не указывать на внешнее отношение к вещам, поскольку выражает соответствие «выговоренность-смысл», целиком заключенное в сфере вербального. Поэтому для характеристики соответствия вербального и реального используется другой ряд терминов, имеющих корень с̣-д-к̣, напр. с̣идк̣ (правдивость), с̣а̄дик (правдивый), тас̣дӣк (установление правдивости). «Правдивость» является отношением между двумя структурами, вербальной и реальной, каждая из которых представляет собой соотношение «явное-скрытое», т.е. соответственно «выговоренность-смысл» и «вещь-смысл»: если смыслы двух структур совпадают, высказывание считается правдивым, в противном случае – ложным (ка̄з̱иб). Из этого следует, что значение правдивость/ложность может быть приписано только тем высказываниям, истина которых может быть сличена с истиной вещей. На этой основе уже мутазилитами были установлены модальности высказываний, которым не может быть приписан статус правды или лжи: «вопрос», «приказание и запрет», «сожаление», «надежда» и «просьба», в отличие от «утверждения или отрицания», «похвалы или осуждения», а также «удивления». Хотя в принципе правдивость и ложность признавались дихотомическими характеристиками высказывания, некоторые мутазилиты считали, что они могут быть установлены только в том случае, если говорящий знал истину вещи (т.е. тот смысл, на который указывает вещь), иначе высказывание является просто «случайным» (‘а̄сир). В арабоязычном перипатетизме в качестве «установления правдивости» (тас̣дӣк) выступает силлогистика, которой необходимо предшествует «запечатление» (тас̣аввур), т.е. выявление смыслов используемых в силлогизмах слов. «запечатление» (тасаввур), т. е. выявление смыслов используемых в силлогизмах слов.

А. В. Смирнов

Новая философская энциклопедия. В четырех томах. / Ин-т философии РАН. Научно-ред. совет: В.С. Степин, А.А. Гусейнов, Г.Ю. Семигин. М., Мысль, 2010, т. II, Е – М, с. 172-173.