Западничество (Тавадов, 2011)

ЗАПАДНИЧЕСТВО — идейное течение, оформившееся в 1840-х годах в полемике со славянофильством. В московский кружок западников входили А. И. Герцен, Т. Н. Грановский, Ю. П. Огарев, В. П. Боткин, Н. X. Кетчер, Е. Ф. Корш, П. Г. Редкий, Д. Л. Крюков, К. Д. Кавелин и др. Тесную связь с кружком имел живший в Петербурге В. Г. Белинский. К западникам относились также И. С. Тургенев, П. Н. Анненков, И. И. Панаев и др.

Термины «западничество», «западники» так же, как и «славянофильство», «славянофилы», родились в идейной полемике 40-х годов. Споры о том, идти России вслед за Западной Европой или искать «самобытный» путь, полемика о тех или иных особенностях русского национального характера, разногласия в оценке реформ Петра I и т. д. были лишь формой постановки более существенного вопроса — о будущих социальных преобразованиях России. Западники связывали их с усвоением исторических достижений стран Западной Европы, славянофилы отстаивали близкую течениям феодального социализма утопию, идеализируя порядки, существовавшие в допетровской России (мнимая гармония власти и народа, господство основанных на христианской вере начал любви, добра, братства; общинность как принцип народной жизни и т. п.).

По мнению одного из первых идеологов западничества П. Я. Чаадаева, Российская империя способна избежать распада лишь при условии, что она повторит прошлый путь европейской культуры. Долгий период скромного ученичества России должен последовать после окончания еще более долгого пребывания России в изоляции, в пустыне, на периферии истории.

Западники однозначно оценивали прошлое России как темное. Сначала она прошла через дикое варварство, потом — через грубое невежество, затем — через свирепое чужеземное владычество, дух которого унаследовала наша национальная власть. Характерно, что накопленный за века опыт вовсе ничего не значит для России. Православие, которое Россия восприняла от Византии, оказалось для нее не лучшим выбором. По Чаадаеву, любой европейский вариант христианства мог бы принести России больше пользы.

Неоднозначное отношение к религии и церкви, по мнению западников, угнетающих личность, порождало идею нового духовного водительства: место духовенства займут представители интеллектуальной элиты, которые будут идейно направлять народ. Мессианские мотивы, связанные с .надеждами на великое политическое будущее России, звучат даже у более радикальных западников (например, Н. Г. Чернышевский). Как и Чаадаев, Чернышевский верит, что материально-географическое и военное преимущество России превратится в ее духовное превосходство.

Существование западников как единого лагеря не отрицает, однако, того факта, что обращались они к разным сторонам западной действительности, защищая различные пути будущего преобразования России, выражали — в тенденции своего развития — интересы разных классов, Со второй половины 40-х годов расхождения затрагивали область эстетики (споры Белинского с Боткиным), выражались в разном отношении к атеизму и материализму и особенно резко в трактовке социально-политических проблем. Белинский, Герцен, Огарев хотели строить на развалинах самодержавия социализм, умеренные западники мечтали о буржуазном царстве «правового порядка». Видными представителями западников из числа правоведов были К. Д. Кавелин и Б. Н. Чичерин, которые со временем эволюционировали в сторону либерализма и стали идейными предтечами конституционных демократов начала XX столетия.

Западники выдвигают концепцию «революции сверху». В качестве достоинства петровских реформ Белинский отмечает отрыв его политики от традиции, от прошлого. В этом видится его превосходство даже над западными государями, которые также развивали государственность, но делали это, опираясь на традицию. Россия не из самой себя разовьет свою гражданственность и свободу, но получит то и другое от своих царей. Дать России в ее теперешнем состоянии конституцию — значит погубить Россию, замечает Белинский в одном из писем. Вся надежда России на просвещение, а не на перевороты, не на революции и не на конституции.

Для западников свойственно подчеркивать решающий характер института государства. Белинский даже допускает самодержавие как инструмент политических реформ и просвещения. Он весьма одобрительно отзывается об английской государственности. Главная задача, которую должно было решить государство, по мнению западников, — это преобразовать общество, активно вторгнувшись в его жизненное пространство.

Вместе с тем на переломе европейской истории — в период революций 1848-1849 годов — происходит поворот русского западнического сознания к радикализму. Радикальные западники не верили, что права могут быть закреплены и гарантированы в формальных законах так же, как не придавали особого значения той или иной политической форме. Идея революционного свержения правящего режима неизбежно порождала некоторые анархические элементы в западнической политической теории.

Наметившиеся в сфере идейной борьбы 40-х годов тенденции к размежеванию демократизма, утопического социализма и либерализма окончательно оформились и закрепились в конце 50-х — начале 60-х годов в борьбе политических направлений, когда вопрос — каким путем идти России? — принял конкретные формы — как и кому освобождать крестьян? Революционные демократы стали на сторону крестьянства, либералы (как западники, так и славянофилы) — на сторону помещиков, во многом смыкаясь с представителями самодержавной России, приступившими к освобождению «сверху».

Таким образом, термины «западники» и «славянофилы» отражают некоторые реальные моменты истории идейной борьбы 40-х годов. Однако они не являются строго научными, содержательными категориями. Для политико-правовой идеологии российского западничества были характерны некоторые весьма важные черты, сближающие ее со славянофильством. Исследователи неоднократно отмечали, что разграничение, проводимое между двумя этими течениями, или идеологиями, весьма условно. Герцен писал об известной условности деления на славянофилов и западников по той простой причине, что все они были патриотами своего народа и отечества.

См.: Евразийство, Славянофильство.

Тавадов Г.Т. Этнология. Современный словарь-справочник. М., 2011, с. 118-120.