Философия имени (Маслин, 2014)
ФИЛОСОФИЯ ИМЕНИ - течение в русской философии 10-20-х годах XX века, связанное с определенной интерпретацией проблем, поставленных имяславием. Вопрос о том, является ли имя носителем сущностной энергии или чистым феноменом, наметившийся в споре между имяславцами и имеборцами, не был решен с православно-догматических позиций, богословский спор получил продолжение в области философии. Первые попытки раскрыть суть указанной проблемы с философской точки зрения принадлежат Флоренскому («Общечеловеческие корни идеализма», 1909), а также Эрну («Разбор послания Св. Синода об Имени Божием», 1917). Для Флоренского имяславие есть прежде всего «философская предпосылка» - метаоснова для создания общечеловеческого мировоззрения.
«Задача имяславия, как некоторого интеллектуального творчества, - писал он, - расчленение высказать исконное ощущение человечества... и, следовательно, вскрыть онтологические, гносеологические и психофизиологические предпосылки этого всечеловеческого ощущения и самоощущения» (Флоренский П. А. Мысль и язык // С о ч.: М., 1990. Т. 2. С. 283). Это «исконное ощущение человечества» есть, по Флоренскому, прежде всего чувство подлинности и реальности земного бытия, чувство достоверности мира, присутствия в нем Бога, что раскрывается через слово и имя. В основе разработанной им философии имени лежит учение об энергиях, в частности понятие синергии символа. Исходя из неоплатонического и святоотеческого понимания сущности и энергии как внутренней и внешней сторон бытия, Флоренский считал, что «бытия... оставаясь по сущности своей неслиянными, несводимыми друг на друга... могут быть и подлинно объединены между собою своими энергиями: тогда это объединение может быть мыслимо... в виде взаимопрорастания энергий, содействия их, в котором нет уже врозь ни той, ни другой энергии, а есть нечто новое» (Там же. С. 285). Таким образом, взаимосвязь бытий «сама есть нечто реальное, и, не отрываясь от центров, ею связуемых, она и не сводится к ним. Она есть синэнергия, со-деятельность бытий» (Там же. С. 286). В случае, когда одно из них стоит неизмеримо выше другого по некоей внутренней иерархии, так что свою ценность и смысл результат синергии получает из-за его присутствия, такая синергия, по Флоренскому, является символической. «Символ - это нечто являющее собою то, что не есть он сам, большее его, и однако существенно чрез него объявляющееся», он есть «такая сущность, энергия которой, сращенна или, точнее, срастворенная с энергией некоторой другой, более ценной в данном отношении сущности, несет таким образом в себе эту последнюю» (Там же. С. 287). Таким символом является слово.
Именно слово позволяет преодолеть известную оппозицию между субъектом и объектом, которая снимается в самом акте именования, называния: в гносеологии слово есть «мост между Я и не-Я» (Там же. С. 292). В еще большей степени синергийный и символический характер носит имя, в котором «вся полнота самораскрытия познаваемой сущности питает познающий дух, и он силится воспринять ее в индивидуальной форме» (Там же. С. 295). Поэтому для Флоренского очевидна неправомерность имеборческих тенденций к «болезненному отщеплению признаков от личности». Основная формула имяславия (в богословском плане) должна звучать так: «Имя Божие есть Бог и именно Сам Бог, но Бог не есть ни имя Его, ни Самое Имя Его» (Там же. С. 300). Здесь проблема имяславия решается антиномически, парадоксально, но, с точки зрения Флоренского, единственно возможным способом, и указанная формула обозначает, что «Имя Божие, как реальность, раскрывающая и являющая Божественное Существо, больше самой себя и божественно, мало того - есть Сам Бог, - Именем в самом деле, не призрачно, не обманчиво являемый; но Он, хотя и являемый, не утрачивает в своем явлении Своей реальности, - хотя и познаваемый, не исчерпывается познанием о Нем, - не есть имя, г. е. природа Его - не природа имени, хотя бы даже какого-либо имени, и Его собственного, Его открывающего Имени» (Там же. С. 301). Философия имени Флоренского, при всех ее достоинствах-широте применения релштюзно-догматического, философского, филологического материала - все же не имеет систематического характера. В ней только обозначены общие черты «философской теории имен». Детальная разработка как гносеологических, так и онтологических ее сторон принадлежит Булгакову и Лосеву.
Работу «Философия имени» Булгаков считал своей «самой философской книгой». Характерной особенностью философствования Булгакова является его пристальное внимание к космическому, телесному, софийному. С этих позиций он подходит и к слову: «...слово космично в своем естестве, ибо принадлежит не сознанию только, где оно вспыхивает, но и бытию, где человек есть мировая арена, микрокосм, ибо в нем и через него звучит мир... Наречия различны и множественны, но язык один, слово едино, и его говорит мир, но не человек, говорит мирочеловек» (Булгаков С. Н. Философия имени. С. 24). Так же как для Флоренского и Лосева, дня него очевидна символическая природа слова - «бесконечное мысли выражено в конечном изваянии слова, космическое в частном, смысл соединен с тем, что не есть смысл, - с звуковой оболочкой; это, что вовсе не есть знак, а сама сущность, ее энергия, ее действие, нераздельно связано с тем, что есть только знак... Это сращение... мы называем символом» (Там же. С. 25-26). Именно антрогюкосмическая природа слова делает его символом, сращением слова и мысли. Опираясь на идеи Потеони и В. Гумбольдта, Булгаков пытается построить философию грамматики: анализ основных грамматических категорий, таких, как местоимение, имя существительное, глагол и пр., позволяет, с его точки зрения, более конкретно установит ь взаимосвязь между космосом и словом. В наиболее общей форме эта взаимосвязь фиксируется в акте именования - «имя есть самооткровение вещи, оно принадлежит вещи, а не говорящему. В этом смысле вещь сама себя называет... Однако именоваться человек может только через человека, в человеке, человеком. В человеке сокрыты имена всех вещей» (Там же. С. 68). Вместе с тем в самом акте именования происходит преодоление «разрыва» между феноменом и ноуменом: «...ноумен просто есть феномен, и это есть выражается в его именовании.
Трансцендентно-актуальное (первая ипостась бытия) смотрится в бытии имманентном, раздельном и расчлененном идеями, словом (вторая ипостась бытия) и опознается действенно... утверждает себя именованием, в связке познает свое единство трансцендентного и имманентного (третья ипостась)» (Там же. С. 70). Таким образом, в акте именования познающий субъект выходит за пределы собственного мира, с тем чтобы оказаться сопричастным «миру горнему», философия имени Булгакова непосредственно связана с его софиологией: «...в тайне именования, которая есть и тайна языка, содержится творческое да будет... всякое суждение приводится к субъекту и предикату, онтологической точке и идее-слову-смыслу... Слова существуют лишь потому, что есть Слово, и идеи-смыслы суть лишь потому, что существует Идея-Смысл. Есть София, Душа мира, Мудрость мира, как всесовершенный организм идей, как Плерома, полнота бытия... Слова как предикаты, как идеи суть лучи умного мира, пробивающиеся через облачную атмосферу» (Там же. С. 73-75).
Философия имени Лосева также исходит из проблематики имяславия. Центральное место здесь принадлежит работам «Философия имени» (впервые вышла в 1927 году) и «Вещь и имя» (написана в конце 20-х годов, впервые опубликована в 1993 году). В «Философии имени» изложена сущность его философии языка в форме исходных постулатов, конечных выводов, внутренней структуры и внешних границ теории. В работе «Вещь и имя» разрабатывается уже основополагающий принцип этой теории — тезис о том, что имя вещи есть сама вещь, хотя вещь не есть имя, - который созвучен с основным тезисом имяславцев. Характерной особенностью трактовки Лосева сущности имени является ее синтетичность. Она опирается на своеобразно истолкованные и понятые гегелевский диалектический метод и гуссерлианскую феноменологию, на идеи В. С. Соловьева и неоплатоников. Раскрытие им соотношения сущности и энергии указывает на христианское, православное миропонимание философа. Одним из ключевых понятий философии имени Лосева является символ, трактуемый в соответствии с античной и шеллингианской традицией как «неразличимое тождество общего и особого, идеального и реального, бесконечного и конечного» (Лосев А. Ф. Очерки античного символизма и мифологии. М., 1993. С. 20). Так же как и Булгаков, Лосев считает, что в акте именования снимается противоположность между субъектом и объектом, познающим и познаваемым. Именование есть высший принцип проявления первосущности в инобытии, высшая форма диалектического самораскрытия сущности. «Имя есть высшая точка, до которой дорастает первая сущность, - с тем чтобы далее ринуться с этой высоты в бездну инобытия». «Имя не разбито, не оскорблено, не ослаблено со стороны иного. Имя не затемнено... не уничтожено, не хулится материей. Имя первосущности сияет во всей своей нетронутости предвечного света в инобытийной своей мощности, преодолевшей тьму меона [небытия]. Нет, не было и не будет для такой твари ничего, кроме имени первосущности, и нет никакого иного имени под небесами, кроме этого, о нем же подобает спастися нам» (Лосев Ф. Философия имени. С. 137, 72).
В человеческом слове, согласно Лосеву, происходит общение чистой энергии нервоимени с энергией субъекта, познающего. И было бы ошибкой, утверждает он, смешивать человеческую речь, говорение, с первоименем, которое по сути своей символично. «Сущность имени открыта нам... в своих энергиях, и только в них... все, утверждаемое нами о сущности как такой, поскольку о ней нельзя ничего мыслить вне ее энергий, есть утверждение символическое. ...Чем менее проявлено неявляемое, тем более понятно и просто то, что явилось; чем более проявлено неявляемое, тем сильнее оно постигается и переживается, но тем загадочней и таинственней то, что явилось» (Там же. С. 89).
Все представители философии имени утверждают наличие некоей «серединной сущности», «места встречи Бог а и мира», которое и есть имя и к к-рому могут быть применены предикаты как Бога, так и мира и которое представляет собой синтез первого и второго, не сводимый ни к первому, ни ко второму. Проблема именования становится, таким образом, онтологической и гносеологической проблемой, поскольку Имя Божие причастно и миротворению, и богопознанию: через «серединную сущность» раскрывается нервосутцность как для объекта (мира), так и для субъекта (познающего). Среди ключевых категорий, с помощью которых Флоренский, Булгаков и Лосев решают проблему онтологизации имени, укоренения его в первосущности, следует отметить не только понятие символа, но и мифологему Софии как «организма имен». Построение философии языка прежде всего в рамках онтологии отличает философию имени от западной лингвистической философии (Л. Витгенштейн, М. Хайдегтер) и структуралистского подхода к лингвистике.
А. И. Резниченко
Русская философия. Энциклопедия. Изд. второе, доработанное и дополненное. Под общей редакцией М.А. Маслина. Сост. П.П. Апрышко, А.П. Поляков. – М., 2014, с. 696-698.
Литература:
Флоренский П. А. Мысль и язык Ц Соч.: 13 2 т. М., 1990. Т. 2; Он же. Имена // Социологические исследования, 1988-1990 гг.; Булгаков С. Н. Философия имени. Париж, 1953; Лосев А. Ф. Философия имени // Из ранних произв. М., 1990; Он же. Имя и вещь // Лосев А. Ф. Бытие. Имя. Космос. М., 1993; Гоготишвили Л. А. Религиозно-философский статус языка Н Там же; Игумен Андроник (Трубачев). Антроподицея священника Павла Флоренского // Флоренский П. А. Соч.: В 2 т. М., 1990. Т. 2; Xоружий С. С. Арьергардный бой: Мысль и миф Алексея Лосева // Вопросы философии. 1992. № 10.