Софиология

СОФИОЛОГИЯ - учение о Софии Премудрости Божией русских религиозных философов конца XIX - начала XX века, вобравшее в себя элементы как церковного предания, так и гностицизма, каббалы, европейской мистики. Существенной для софиологии является проблема взаимоотношения Бога и мира, происхождения несовершенного мира из совершенного Бога. По своему характеру софиология – онтотеологическое учение, в котором начала теологии являются одновременно и категориями философии, взаимосвязанное, как правило, с системами всеединства (однако приверженность философа системе всеединства не относит его автоматически к софиологическому направлению, как, например, в случае с Франком). Учение о Софии Премудрости Божией восходит к библейской книге Притчей Соломоновых (8:1-36: 9:1- 12). Слова Премудрости «Господь имел меня началом пути Своего, прежде созданий Своих, искони; от века я помазана, от начала, прежде бытия земли» (Притч. 8:22-23) относятся отцами церкви к Слову Божьему, ипостасной Премудрости, ко второй ипостаси Св. Троицы (очень редко - к третьей - Святому Духу). В неканонических книгах Ветхого Завета София понимается как «дыхание силы Божией и чистое излияние славы Вседержителя» (Премудрость Соломона, 7:25), вышедшее «из уст Всевышнего» (Премудрость Иисуса, сына Сирахова, 24:3). На православном Востоке Софии Премудрости Божией посвящались соборы - в Константинополе, а на Руси - в Киеве, Новгороде, Полоцке, Вологде, Тобольске, Архангельске; существует несколько иконографических типов Софии, где она представляет собою женский образ, отличный от Христа и Богоматери. Интерес к софиологической проблематике в русской философской мысли появляется в конце XVIII - начале XIX в. в связи с распространением в России масонских книг, переводов Я. Бёме и Л. К. Сен-Мартена.

В 1817 году в России выходит перевод кн. Я. Бёме «Christosophia, или Путь ко Христу», в одной из частей которой - «Об истинном покаянии» - содержится учение о Софии. Размышления о Софии имеются в рукописях русского государственного деятеля Сперанского (их цит. Флоренский в кн. «Столп и утверждение Истины»); София, по Сперанскому, есть отделение части собственного бытия Сына», «зерцало», в котором отражается Слава Отца и Сына; она дщерь Отца, сестра и невеста Сына, «мать всего вне Бога сущего», «первое внешнее существо». У Сперанского уже присутствует свойственный всей русской софиологии более или менее явный уклон в сторону пантеизма (вернее, панентеизма): с одной стороны, София неотъемлема от Божества, есть его идея, с другой - она есть божественное в мире, принцип миротворения и мироустроения, а также цель, к которой мир должен стремиться. У В. С. Соловьева софиологическая проблематика связывает все его творчество, как философское, так и поэтическое; правда, в отличие, например, от Булгакова он не выразил свое учение о Софии в систематической форме. Софиология возникает у Соловьева под воздействием чтения западноевропейских мистиков и гностико-каббалистических штудий, во время пребывания в Лондоне, Каире и Сорренто в 1875-1876 годы, а также личных мистических переживаний (см. его поэму «Три свидания»). Но если влияние гностиков и Я. Бёме бесспорно (Соловьев намеревался писать о гнозисе докторскую диссертацию), то с такими мистиками, как Г. Гихтель, Г. Арнольд, Дж. Пордедж, Соловьев знакомится тогда, когда его собственная софиология в целом сложилась.

Первый очерк софиологии он дает в незавершенной рукописи «София» (1875- 1876). Особенностью его софиологии является попеременное отождествление Софии то с миром идей в Абсолюте, с сущностью (идеей) абсолютного первоначала, бытие которой гипостазируется в личное и именуется душой, то с абсолютным началом в его проявлении, с реальной множественностью, взятой в аспекте ее совершенного бытия, в аспекте всеединства твари в Абсолюте. Здесь выражен посредствующий характер Софии, отнесенной в разных аспектах и к Божественному, и к тварному миру. Поэтому Соловьев колеблется, определяя Софию то как тело Божества, то как душу мира. В самом Абсолюте София - второй полюс, полюс потенциальности, непосредственная возможность бытия, первая материя, природа в Боге. В мире - это тело Богочеловека Иисуса Христа, собирающего в единый богочеловсческий организм все человечество и все жившие, живущие и будущие поколения. Ни у кого из последователей Соловьева не было предпринято столь радикальной попытки философски обосновать миротворение и роль в нем Софии, но в то же время никто и не приближался настолько к гностической мифологеме премирного метафизического грехопадения Софии как одного из божественных начал. Подобно «основе души» у И. Экхарта, «бездне» Я Бёме, «воле основы» у Шеллинга, в Софии Соловьева заключается возможность действовать от себя, от самоутверждения или воспламенения воли. София восхотела обладать всем от себя, как Бог, и тем самым ввергла себя в антибожественное состояние метафизической децентрализованное™, отделила свой относительный центр от абсолютного центра, в результате чего она «ниспадает из всеединого средоточия Божественного бытия на множественную окружность творения» («Чтения о Богочеловечестве», 1878-1881).

По версии рукописи «София», она порождает дух космоса, дух разделения и вражды - Сатану и ум внешнего порядка и правосудия - Демиурга, т. е. соответственно материальное и формальное начало тварного мира, борьба между которыми составляет космогонический процесс. В «Чтениях о Богочеловечестве» эту гностическую мифологему, ставящую под сомнение божественность мирогворения, Соловьев оставил, но сохранил идею падения мировой души. Софиология является для Соловьева необходимой ступенью в разрешении проблемы мирового зла. При отсутствии у зла собственной субстанции его метафизической причиной Соловьев считает воспламенение эгоистической воли Софии как индивидуального существа. Результатом этого является распад элементов всеединого организма в эгоистическое существование. Но от гностического дуализма эта позиция тем не менее отличается, поскольку тварный мир понимается не как нечто другое относительно Божественного, но лишь как недолжное, искаженное ею состояние. Возвращение мира из хаоса в космос есть процесс наделения пассивной и женственной мировой души образующим и оформляющим ее божественным Логосом, процесс боговоплощения и искупления, причем София выявляется в нем как Тело Христово, Богородица, церковь, как единое Богочеловечество или его идеальная личность. Эти аспекты софиологии будут разделяться и последователями Соловьева. Смешение Софии и души мира, на которое обратил внимание Е. Н. Трубецкой, видимо, смущало и самого Соловьева. В книге «Россия и вселенская Церковь» (1889) он утверждает, что «душа мира есть противоположность, или антитип, существенной Премудрости Божией», «есть тварь и первая из всех тварей, materia prima [первоматерия] и истинный substratum нашего сотворенного мира». Она существует от века в Боге, в состоянии чистой потенции, как скрытая основа вечной Премудрости. Именно к ней, а не к ипостасной Премудрости относит Соловьев возможность грехопадения. Возвращение к софиологической проблематике на исходе теократического периода творчества Соловьева показывает, что идея Софии стоит в центре его учения о Богочеловечестве, теократической государственности и философии истории. София является принципом, организующим три составляющие соловьевского мировоззрения - теософию, теократию и теургию (богомудрие, боговластие и богоделание). Как принцип теургической эстетики София рассматривается Соловьевым по преимуществу в работах начала 90-х годов.

В письме к С. М. Мартыновой (1891) Соловьев так определил Софию: «Это мы с Богом, как Христос есть Бог с нами» В «Смысле любви» (1892-1894) София предстает в аспекте Вечной женственности (что соответствует Das Ewig-Weibliehe [вечно женственному] у Гёте), которая появляется в «Мистическом хоре», завершающем «Фауста»; ср. также стихотворение Соловьева «Das Ewig-Weibliehe. Слово увещательное к морским чертям» (1898). Вечная женственность отлична от триипостасного Бога, в ее основе лежит чистое ничто, но она воспринимает от Бога образ абсолютного совершенства и есть «вечный предмет» и «живой идеал» Божьей любви. Вечная женственность, совершенная для Бога, должна реализоваться и воплотиться в многообразии форм и степеней как «живое духовное существо» для человечества. Мировой и исторический процесс есть для Соловьева процесс ее реализации. Неопределенность и двусмысленность формулировок не позволяет ему до конца определиться, есть ли София нетварное женское начато в лоне самого Божества, или это тварное начато, приобретающее образ Божий и воипостазирующееся в божественную полноту.

В лекции «Идея человечества у Августа Конта» (1898) Соловьев утверждает близость контовского Великого Существа (также наделенного женственным аспектом) и Софии как идеального человечества, которой посвящались храмы в древних русских городах. София для Соловьева не только философско-богословское понятие, но и личность, «богиня», небесная возлюбленная, героиня его лирики: см. его стихи, написанные в Каире в 1875-1876 гг., «Три свидания», «Лишь забудешься днем иль проснешься в полночи...» и др. Сделанный Булгаковым и Бердяевым упрек Соловьеву в «мутной эротике» не лишен оснований, хотя Соловьев эти обвинения загодя отвергал. Интимно-романтический аспект софиологии оказал влияние на поэтов-символистов - А. А. Блока, А. Белого, Иванова. Е. Н. Трубецкой в книге «Миросозерцание Вл. С. Соловьева» (2 т., 19(3) считал основной ошибкой Соловьева неправомерное отождествление божественной Софии и души мира, признание Софии субстанцией всего становящегося, а мира во времени как явления этой субстанции, в результате чего мировое зло приходится связывать с падшим, ущербным состоянием Софии. В книге «Смысл жизни» (1918) подобную критику Трубецкой адресует Булгакову, видя в его софиологии «следы непобежденного гностицизма платоновского и даже шеллинговского типа». Признавая наличие в лоне Божества предвечных идей-первообразов, Божьих замыслов о мире, Трубецкой относит Софию всецело к области трансцендентного, избегая раздвоения Премудрости на тварную и нетварную. София - не посредница между Богом и тварью, а неотделимая от Христа Божия мудрость и сила. Мир, становящийся во времени, есть другое по отношению к Софии. София может обнаруживаться (например, как дневной свет) и осуществляться в тварном мире, притягивать его к себе, но не может выступать субъектом развития и совершенствования во времени.

София - творческий замысел Божий о мире, который есть и его цель, достигаемая через обожение мира. Но в отличие от соловьевской софиология Трубецкого не таит в себе непременного утверждения о спасении всех: София - живая творческая сила, но отношению к которой каждый волен самоопределиться. Отказываясь быть ее сотрудником, человек отсекает себя от полноты бытия, заменяется др. членом. София присуща миру в потенции, она действенна в нем, совершая частичное и неполное откровение, и лишь в Богочеловечестве творческое дело Софии сочетается с творческим делом человечества в неразрывное и неслиянное единство. Учение о Софии связывается для Трубецкого прежде всего с вопросом о свободе воли человека. Его брат, С. Н. Трубецкой, редко обращался к Софии в своих зрелых работах, но, заканчивая университет в 1 -й половине 80-х годов, он думал избрать предметом своей диссертации «Учение о Церкви и св. Софии» и написал к ней несколько глав, в которых видел задачу философии в «раскрытии вселенского идеала Церкви, т. е. вечной Софии», в «философском исповедании православной веры». Вселенская София, тождественная для него вселенской церкви, «есть действительный и абсолютный идеал, образующий Русь». При этом он выделял творческий аспект Софии: «Идеал творчества - София Вселенская - есть совокупность творческих первообразов или идей, и всякое истинное творчество из него вытекает и к нему возвращается». Флоренский посвятил Софии 10-е письмо «Столпа и утверждения Истины» (1914). Он видит в ней не метафизическую сущность, данную логическим определением, но религиозную реальность, подчеркивая первичность религиозной интуиции Софии по отношению к попыткам выразить ее в метафизической спекуляции.

Вслед за Афанасием Великим Флоренский определяет Софию как «образ и сына божественной Премудрости», т. е. Логоса. София для него в самом широком понимании — это тварное бытие с точки зрения божественного замысла о нем. но сама по себе она не есть бытие абсолютное. Однако это не просто тварь, отобразившая в себе, как в зеркале. Божество, это субстантивировавшийся образ: «Премудрость в твари есть не только деятельность, но и субстанция; она имеет существенный, массивный, вещный характер». Она - «Ангел-Хранитель твари, идеальная личность мира». Благодаря Софии между тварью и Богом у Флоренского не оказывается онтологического разрыва. Она именуется им «четвертым ипостасным элементом», и в этом качестве она но снисхождению Божьему, а не по естеству «участвует в жизни Триипостасного Божества, входит в Гроичные недра и приобщается Божественной Любви», она есть «Великий Корень цело-купной твари... которым тварь уходит во внутри-Троичную жизнь», «первозданное единство твари». Это единство не однородно, но может быть представлено в виде софийной иерархии, устремленной к Богочеловеку: вся тварь, человечество, церковь, церковь святых, Богородица. Идея Софии зависит от того, в соотношении с какой ипостасью она созерцаема. Она - «идеальная субстанция, основа твари, мощь и сила бытия ее» по отношению к Отцу, «разум твари, смысл, истина или правда ее» по отношению к Сыну, «духовность твари, святость, чистота и непорочность ее, т. е. красота» по отношению к Святому Духу. Подобная тройственность идеи аналогична схемам в «Философских началах цельного знания» Соловьева, где сущность (идея) Абсолютного раскрывается как Благо, Истина и Красота.

Опыт софиологических определений Флоренского и богатый исторический, литургический и иконографический материал, описанный им, был использован Булгаковым, в философско-богословском наследии которого разработка софиологической проблематики занимает центральное место. Первый опыт его софиологии - книга «Философия хозяйства» (1912), где хозяйство рассматривается как единое деяние трансцендентального хозяйственного субъекта. Булгаков допускает гипотезу метафизического грехопадения этого субъекта, ввергающего мир в состояние хаокосмоса, метафизической децентрализованности, возвращающего мир к ничто, из которого он сотворен. Мир, подчиняясь природной необходимости, тем не менее не теряет своей причастности божественной Премудрости, «и над дольним миром реет горняя София, просвечивая в нем как разум, как красота, как.. хозяйство и культура» Общение человечества с Софией Булгаков уподобляет питанию растения из его корней. Задача человечества - софийное преображение мира, возвращение природе ее софийного первообраза, т. е. соловьевская теургия. Попытку догматического определения Софии Булгаков предпринимает в книге «Свет Невечерний» (1917).

В духе софиологии своих предшественников - Соловьева и Флоренского - Булгаков рассматривает Софию как соединяюще-разъединяющее, посредствующее между Богом и миром начало, «ангела твари» и «начало путей Божиих», предмет Божественной любви, внеположенный триипостасным Богом, живое существо, обладающее личностью и ликом. Она ипостась, но она отлична от ипостасей Троицы, «есть особая, иного порядка, четвертая ипостась», не участвующая во внутрибожественной жизни, но являющаяся началом тварной многоипостасности. Софии приписывается предикат Вечной женственности, восприемницы, в которой ипостаси Св. Троицы зарождают мир. Но сама София нетварна, не имеет в себе небытия мира. Она не вечна и не временна, но представляет собою вечное время, вечное обладание всем во времени. В обращении к Богу София есть его образ, идеи, имя. В отношении к миру - вечная основа мира, горний мир умопостигаемых вечных идей. Как и всякий софиолог, Булгаков реабилитирует наследие Платона и Аристотеля перед лицом христианской традиции, дает свою версию христианизированного платонизма, отождествляя Софию как идеальный умопостигаемый мир божественных первообразов, предопределений всей твари с платоновским миром идей. В категориях Аристотеля София есть потенция в актуальном состоянии мира, но в то же время и сущность, которая должна выявиться, энтелехия (осуществленность) мира. Булгаков видит аналогию отношения Софии к Св. Троице в отношении божественной сущности к ее энергиям в учении Григория Паламы, что может быть помыслено как тождество в различии. Однако будучи божественной энергией, София у Булгакова есть в то же время субстанция тварного мира, что никак не совмещается с паламизмом. Это приводит Булгакова к «религиозному материализму» в учении о космосе и к детерминизму в эсхатологии — предопределенности всеобщего спасения, что принижает роль свободы человека в мире. В работах, написанных в эмиграции, С. Булгакова претерпевает существенные изменения (см. его трилогию «О Богочеловечестве»: ч. 1. «Агнец Божий» (19.53); ч. 2. «Утешитель» (1936); ч. 3. «Невеста Агнца» (1945).

София понимается не как внебожественная четвертая ипостась, но как единая сущность трех ипостасей в Св Троице: Усия-София-Слава Божия, Божество в Боге. Но ее собственное существо не может быть определено по отношению к ипостасям Троицы, в себе - она не есть личность и ипостась, но может быть воипостазирована каждой из ипостасей и составлять ее жизнь, ипостасность. Булгаков подчеркивает тождественность Божества с Богом, однако, когда речь идет о твари, их невольно приходится различать. Он постулирует теперь существование тварной Софии, которая онтологически тождественна своему прототипу - Софии в Боге.

Истинно христианское воззрение, по Булгакову, есть панентеизм: мир принадлежит Богу (который, однако, не растворяется в нем), т. к. именно в Боге он находит основание своей реальности, ничто не может быть вне Бота, как нечто чуждое и внешнее Ему. Это ведет к утверждению божественного характера мира, который одновременно и есть и не есть образ Божественной Софии, а в антропологии - к признанию, что человеческий дух, как начало личное, ипостасное, возникает непосредственно из божественной природы - Софии, является нетварным, божественным по происхождению и противополагается тварной душевно-телесной природе человека, т. е. к возрождению учения Оригена о предсуществовании человеческих душ (для Булгакова в вечном, а не во временном бытии). С. Булгакова была обвинена в церковном модернизме митрополитом РПЦЗ Антонием (Храповицким) в 1927 году, а затем и митрополитом Московским Сергием (Стратородским), заявившим в сентябре 1935 года, что «учение Булгакова о Софии Премудрости Божией нецерковно и противоречит церковному учению, иногда повторяя ереси, уже осужденные Церковью». С богословской критикой учения Булгакова выступили архиепископ Серафим (Соболев), В. Н. Лосский, Флоренский, отмечавшие его близость гностическому учению о посредниках между Богом и гварью (в чем сам Булгаков упрекал Соловьева) и то, что оно является не богословием, но философской системой но поводу откровения. В. Н. Лосский замечал, что «софианская система заменяет личную связь Бога и человека природно-космическим отношением Софии Божественной и Софии тварной через человеческий дух. Божественный по происхождению, но внедренный в тварную природу, что позволяет Булгакову говорить об «изначальном богочеловечестве» человека». На стороне Булгакова выступил ряд проф. Сергиевского богословского института в Париже, в их числе - В. И. Ильин, Мочульский.

Интерес к софиологии у Карсавина, как и у Соловьева, был связан с изучением гностицизма. Начав с попытки подражать гностической поэзии, Карсавин приходит к неприятию гностического мифа (не отказывая ему в значительности) и его критике с позиций церковного учения о грехопадении. Опыт стилизации под гностическое соч. «София земная и горняя» включил дошедшие до нас в трудах ересиологов - отцов церкви подлинные гностические отрывки - гимн нахашенов, псалом Валентина, вариации на темы гностического трактата «Pistis Sophia» и т. п. В «Noctes Petropolitanae» (1922) Карсавина речь идет о сотворенной Премудрости, но представление о ней очень смутно. Это первый Адам, Адам Кадмон, обладающий своею личностью, иной, чем ипостась Христова, «приемлющая Бога и Богом приемлемая тварь». Он одновременно и отпадает, как София-Ахамот гностических учений, и един с Логосом, как Непорочная Дева. В Богобытии он восстановлен извечно, его превышает и от него неотделим второй Адам, Богочеловек, сотворенная Премудрость созидаемого им человечества, тварная ипостась и, как всеединство людей и в них мира, церковь. Таким образом, с точки зрения мира сама тварная Премудрость как бы двоится, но с точки зрения Бога, она едина, и само грехопадение в вечности становится как бы не бывшим.

Вечная женственность, по Карсавину, атрибут не Божества, но несовершенного мира, «жгучая жажда оформления», рождающая из себя Сына, который образует тварное всеединство. В работе «О началах» (1925) Карсавин сохраняет идею тварной Софии как тела Христова, но резко отзывается о попытках мыслить Софию как самобытную «четвертую ипостась», видя в этом непозволительное смешение Божественного и тварного. Вопреки Булгакову, по Карсавину, у Софии нет личности или лица: «Оно сгорает в пламени Божественного Лика и является нам как Лик Христов или — в наивысшем тварно-конечном своем выражении - как Лик Богоматери». Личность Софии как всеединая тварно-человеческая личность может мыслиться в качестве потенции становления твари в Божественную Личность. Личность человечества есть высшая индивидуация всеединой Софии или, по формуле «Философии истории» (1923), индивидуальная видимая душа человечества есть лишь индивидуация высшей всеединой души.

Существенно обращение Карсавина к трактовке Софии в его лагерных произв., особенно в Сонетах. Терцинах и комментариях к ним. Зеньковским проблема софийности мира рассматривалась на пути преодоления платонизма и пантеизма. Он предлагает освободиться от понятия нетварности сферы идей, признать, что сущностная сторона в вещах тварна, как и сами вещи, четко различить Божество-Абсолют и Божественное в мире. София в Боге и софийная основа мира тождественны по имени и по содержанию, по различны по способу бытия. София в Боге есть умный мир, а софийная основа мира целиком принадлежит к тварному миру. В основу творения положена идеальная, всеединая и целостная система, источник творческих сил, живая, энтелехийная субстанция мира, идеальное предвосхищение его основных будущих форм. Таким образом, Зеньковский, признающий Софию «гварной вечностью, хоть и не безначальною» и относящий ее к твари, пытается сгладить противоречия Булгакова и примирить платонизм с христианством, четко различая тварную и нетварную Софию. Однако вопрос об их соотношении остается открытым. Причастность Лосева к софиологической традиции можно признавать с некоторыми оговорками.

Как имеславец и последователь Григория Паламы в его учении о нетварных божественных энергиях, нераздельных и не слиянных с Богом, он признавал наличие энергийной связи Бога с миром, через которую мир может быть обожен, но отвергал связь субстанциальную, которая ведет к языческому платонизму и монизму, мыслящему Бога абсолютно имманентным миру. София для Лосева может мыслиться как начало, относящееся всецело к сфере трансцендентного, абсолютного бытия; как аналог четвертого элемента лосевской тетрактиды - ставшего, факта, имени: как материально-телесная осуществленность Абсолюта, но осуществленность умопостигаемая, вне ее связи с веществом, т. е. энергийность. На почве энергийной метафизики Абсолютного можно мыслить, по Лосеву, внутреннее единство и присущность православной догматике софиологии, имяславия и символизма, которые еще требуют своего догматического уточнения. 

А. П. Козырев

Русская философия. Энциклопедия. Изд. второе, доработанное и дополненное. Под общей редакцией М.А. Маслина. Сост. П.П. Апрышко, А.П. Поляков. – М., 2014, с. 591-595.

Литература:

Булгаков С. Н. Философия хозяйства // Соч.: В 2 т. М., 1993. Т. 1; Он же. Свет Невечерний. Созерцания и умозрения. М., 1994; Он же. Ипостась и ипостасность // (Scholia к «Свету Невечернему») // Булгаков С. Н. Труды о Троичности. М., 2001: Он же. Ч. 1. О Богочеловечестве. Агнец Божий. Париж, 1933; Он же. Докладная записка миф. Евлогню по поводу определения Архиерейского собора в Карловцах относительно учения о Софии Премудрости Божией. Париж. 1936; Гайденко II. П. Антиномическая диалектика С. Н. Булгакова // Критика немарксистских концепций диалектики XX века. М., 1988. С. 180-199: Она же. Владимир Соловьев и философия Серебряного века. М., 2001; Зандер Л. А. Бог и мир. Миросозерцание о. Сергия Булгакова. Т. 1-2. Париж, 1948; Зеньковский В. Проблема платонизма и проблема софийности мира // Путь. 1930. № 24. С. 3—40; Ильин В. Н. София, Премудрость Божия '/ Возрождение. 1935. 7 декабря; Карсавин Л. П. София земная и горняя, Noctes Petropolitanae // Малые соч. Спб., 1994; Он же. О началах (гл. 5-9) // Символ. 1994. № 31; о. Геннадий (Эйка- лович). Дело прот. С. Булгакова (Историческая канва спора о Софии). Сан-Франциско, 1980; Он же. Родословная Софии. Аделаида, 1986; Лосев А. Ф Владимир Соловьев и его время. М.. 1990. С. 209-260; Лосский В. N.. Б<ратство> Ф<отия>. Спор о Софии. «Докладная записка» прот. С. Булгакова и смысл Указа Московской Патриархии. Париж, 1936; Светлов II. Я. София в учении Вл. Соловьева // Богословский вестник. 1904. Кн. 3-5; Соловьев В. С. La Sophia. София // Соловьев В. С. Полн. собр. соч. и писем в 20 т. М., 2000. Т. 2. С. 7-161; Он же. Чтения о Богочеловечестве // Соловьев В. С. Соч.: В 2 т. М., 1989. Т. 2; Трубецкой Е. Н. Миросозерцание Вл. С. Соловьева Т. 1-2. М., 1913; Он же. Смысл ЖИЗНИ // Трубецкой Е. Н. Смысл жизни. М., 1994; Трубецкой С И. О св. Софии, Премудрости Божией // Вопросы философии 1995. № 9. С. 120-168; Кудрявцев П. Идея св. Софии в русской литературе последних десятилетий // Христианская мысль. Киев, 1916. Кн. 9-10; 1917 Кн. 1, 3-4, Флоренский П. А. Столп и утверждение Истины. Письмо 10-е. София И Флоренский П. А. Соч. М., 1990. Т. 1; Он же. Служба Софии Премудрости Божией И Богословский вестник. 1912. Т. 1. С. 1-23; Флоровский Г. В О почитании София, Премудрости Божией в Византии и на Руси // Он же. Догмат и история. М., 1998. С. 394-414; Эиеева Н. Т. Спор о софиолопш в русском зарубежье. 1920-1930гг. М.,2001;Софиология/Под ред. В. Н. Поруса. М., 2010; Козырев А. П. София: философема или теологема? // Философия религии. Альманах. 2010. М., 2011; Lialine С., Dom. Le debat sophioloque // Ireuikon. 1936. Т. 13. P. 168-205; P. Serge Boulgakov. La Sagesse de Dieu. Lausanne, 1983; Cioran O. S. Vladimir Soloviev aud the Knighthood of the divine Sophia. 2-е изд., 1977; StremooukhoffD. Vladimir Soloviev et son oeuvre messianique. Lausanne, 1975; WenzlerL. DieFreiheit und das Dase nach Vladimir Soloviev. Freiburg, Munchen, 1978; Kornblatt J. Divine Sophia. The Wisdom writings og Vladimir Solovijov. N. Y., 2009.