Солдат
СОЛДАТ — нижний чин, рядовой или унтер-офицер армии или гвардии, преимущественно из податного населения, взятый рекрутом или служивший по закону о всеобщей воинской повинности 1874 года. Хотя формально все военнослужащие рассматривались как солдаты («от последнего рядового даже и до генерала»), рядовые и унтер-офицеры из дворян, а позже из образованных слоев общества, поступившие в военную службу юнкерами или вольноопределяющимися, как солдаты обществом не рассматривались.
Строгая дисциплина, поддерживавшаяся широко употреблявшимися телесными наказаниями (розгами, шпицрутенами, линьками, фухтелями) и собственноручной кулачной расправой офицеров, крайне скудное казенное содержание, усугублявшееся распространенным воровством интендантов, командиров и фельдфебелей, полное отсутствие каких-либо бытовых удобств в местах расквартирования (в казармах постельные принадлежности появляются во второй половине XIX века), превращали солдата в несчастнейшее существо, особенно в армейских частях; к этому дополняется сначала пожизненная, а затем крайне длительная служба, лишавшая солдата всяких перспектив на иную жизнь. «Солдатик» в обществе, особенно в простонародной среде, рассматривался наравне с арестантом как «несчастненький», требующий сочувствия, жалости и помощи. В то же время солдат считался фигурой, таившей потенциальную угрозу насилия, нарушения общепринятых правил общежития, как лицо, деклассированное и лишенное моральных устоев. В значительной степени этот взгляд имел под собой основание. Сдача в рекруты помещиками, сельскими или городскими обществами «порочных» людей (пьяниц, воров и т. п.) была распространенным явлением. Зачастую к сдаче в солдаты официально приговаривались судами лица, совершившие не слишком тяжкие преступления. Таким образом, солдатчина просто считалась наказанием действительных или потенциальных преступников, и армия превращалась в своеобразный отстойник для аморальной части общества. Во-вторых, тяжесть солдатчины была такова, что рекрут оплакивался родными как покойник, от намеченных к сдаче в рекруты людей таили этот факт до самого последнего момента, их доставляли в рекрутское присутствие связанными или закованными, за намеченными к сдаче задолго начинали следить во избежание бегства или членовредительства; рекрутам, как преступникам, выбривали половину головы («лоб») и снабжали их приметными красными шапками.
В этих условиях солдат смотрел на себя как на человека конченою, которому уже ничего не страшно. Насильно вырванный из привычной среды солдат терял прежнюю мораль, превращаясь в своего рода духовного маргинала. Недаром солдатские постои вызывали ужас у населения и были одним из средств наказания для бунтующих селений. Широко распространено было бегство из частей солдат, превращавшихся в бродяг, насильников и грабителей. Известно и дезертирство солдат во время войны, вплоть до того, что, например, в начале XIX века в персидской армии были части, сформированные из русских дезертиров, бежавших из русской армии во время многолетней Кавказской войны. Когда русская армия после взятия Парижа возвращалась домой, для предупреждения дезертирства и мародерства были созданы специальные армейские жандармские части.
В то же время существовала и особая солдатская морочь. Особенно ее формированию способствовало начавшееся в XIX в. духовное воспитание солдат. Старослужащие солдаты-дядьки и субалтерн-офицеры были обязаны заниматься со своими подопечными, рассказывая им об истории полка, его подвигах и традициях. С 1830-х годов для солдат стали издаваться специальные сокращенчые полковые истории и памятки (к концу XIX века все пехотные и большая часть кавалерийских полков имели свои истории). Воспитанию солдат способствовало и начавшееся возведение первых монументов воинским подвигам, введение солдатского Знака отличии Военного ордена, введение полковых наград за коллективные подвиги, некоторых новых ритуалов (солдат Тенганского пехотного полка Архип Осипов, совершивший подвиг самопожертвования и взорвавший вместе с собой пороховой погреб за-хваченного горцами укрепления, был навечно зачислен в списки полка с ежевечерним вызовом его на перекличке, ему был поставлен памятник, а укрепление Новомихайловское переименовано в Архипоосиповку), создание возможностей для выслуги в офицерские чины, льготы сверхсрочникам и т. д.
Прежде всего воспитывались преданность Престолу, Алтарю и Отечеству. Но воспитывалась и гордость за свой мундир и полк. Солдат должен был выглядеть лихо, молодцевато, «есть глазами начальство», смотреть бодро и весело и бояться только собственного начальства. «Запомни, что ты непобедим, а забудешь — в гроб заколочу» — довольно распространенный принцип воспитания воинского духа.
В условиях суровой жизни воспитывались и суровые грубые люди, тесно связанные между собой (поощрялось землячество, и рекрутов по их просьбе направляли в полки, где ранее служили их отцы, братья или земляки), для которых, кроме родного полка, уже не существовало ничего дорогого и достойного уважения.
Отсюда и своеобразная гордость мундиром, вплоть до того, что из копеечного содержания или приватных заработков солдаты тратились на новые султаны, галстуки, перчатки, заказывали себе сапоги у хороших сапожников и т.д., а также слегка поощрявшееся начальством презрение к солдатам других полков и родов войск.
Эти нравы начали смягчаться во второй половине XIX века особенно после 1874 года, когда резко сократились сроки службы и у солдата появились перспективы на будущее, а в казармах оказалось множество рядовых из социальных верхов, и когда, наконец, телесные наказания были отменены.
Материальное положение солдат было из рук вон плохим, о чем в один голос заявляли все современники, до военных министров включительно. Русский солдат всегда был нищим. и недаром, согласно народной молве, отставным солдатам запрещалось законом просить милостыню (!). Хотя продовольствия выдавалось по весу достаточно (3 фунта хлеба, греть фунта крупы и несколько копеек на приварок в день, фунт мяса на неделю), но оно было удивительно однообразно: щи и каша. Чаи, сахар, масло постное и коровье, табак не выдавались вовсе. Шинель, мундир и пара сапог на определенный срок выдавались казной готовыми, да еще на вторую пару сапог часть товара (!) и на требуемые уставами две пары белья — холст. Сапожный товар был такой, что солдаты продавали свои сапоги и кожу на рынке и заводили себе обувь на свой счет. Денег на шитье сапог и белья не выдавалось, как и на щетки, ваксу, пуговицы и мазь для их чистки, масло и сало для чистки оружия, портянки и прочие мелочи, а жалованье, не изменявшееся с петровских времен, составляло в пехоте 2 руб. 70 коп. в год — 0,75 коп. в день, по солдатской поговорке — «Три денежки в день, куда хочешь, туда и день». Не полагались мыло, деньги на баню (но зато требовалось посещать ее не реже двух раз в месяц, и белье менять еженедельно), полотенце, носовые платки, а из постельных принадлежностей выдавался только мешок для соломенного матраса, так что все содержание солдата обходилось казне в год в 64 руб. — в 19 коп. или 18 коп. в день!
Только деньгами французский солдат в начале XX века получал в 13 раз больше, не считая материального снабжения, английский стоил вдвое дороже французского, а американский — дороже английского. Самым дешевым был русский солдат.
Все сказанное относится и к матросам, хотя следует отметить, что содержание на флоте было выше, чем в армии, вплоть до выдачи в плавании водки, чая, сахара и масла, несколько лучше были бытовые условия, и кают-компании обычно не поощряли офицеров-дантистов, хотя за провинности или недостаточное проворство при работе с парусами пороли на кораблях чаще и сильнее; зато здесь намного слабее была строевая дисциплина и меньше воровства.
В лучшую сторону отличалось и положение гвардейских солдат, которыми командовали не забубенные офицеры-армейцы из провинции, а представители блестящей русской аристократии, а нередко и члены Императорской фамилии, все проходившие службу в гвардии. Здесь не приняты были ни собственноручная кулачная расправа с солдатами, ни матерная ругань, считавшиеся «неблагородными». Достаточно напомнить, что попытка усилить дисциплину в л.-гв. Семеновском полку усилиями гатчинца Шварца привела к известному бунту: ведь до того полком командовал будущий Император Александр I и семеновны были самыми благовоспитанными и щеголеватыми солдатами. Полковые командиры не наживались в гвардии, а разорялись, поддерживая материальное благополучие своих солдат из собственных средств. Недаром гвардия и была главной опорой Престола.
В па роде «служивый», «кавалер», как уважительно называли солдат, предстает бывалым, сметливым, умелым, лукавым и бесстрашным человеком, который «шилом бреется, дымом греется», способен сварить суп из топора и обмануть самого черта, что нашло отражение в фольклоре. Выработан и мощный пласт солдатского фольклора самой солдатской средой, особенно многочисленные солдатские песни.
Особенности русской военной повседневности создали тип не слишком хорошо обученного и плохо дисциплинированного, но необычайно выносливого, неприхотливого и стойкого солдата, которого, по словам прусского короля-солдата Фридриха Великого, мало было убить, требовалось еще и попалить. Эти доходившие до героизма и самопожертвования упорство и стойкость солдата, соответствовавшие эпилептоидному национальному характеру с его вязкостью и бурными выбросами энергии, даровали безалаберно руководимой армии плохо организованного государства множество громких побед, стоивших, однако, огромных потоков солдатской крови.
Беловинский Л.В. Иллюстрированный энциклопедический историко-бытовой словарь русского народа. XVIII – начало XX в. М., 2007, с. 637-640.