Судьба (Кузнецов)

СУДЬБА. Представления о С. складываются в недрах мифологического сознания. В идее С. выделяются несколько смысловых пластов. Прежде всего С. выражает объективную закономерность, необходимую связь элементов универсума и событий человеческой жизни; она есть принцип устойчивости, пронизывающий все сущее и реализованный в неотвратимой последовательности ситуативных контекстов. Такой взгляд на С. можно охарактеризовать как первичную форму рационализации человеком окружающей его действительности и индивидуальной жизни, конструирования человеком «мира», преодоления стихийно-случайных образов природы и человеческого бытия. В этом аспекте С. смыкается с логосом античной традиции, но в отличие от осмысляюще-разумных функций вселенского Слова в ней выявляются абсолютно трансцендентные, предельные, несоизмеримые с человеком начала. Отсюда в мифологему С. проникают неизживаемые никакой рациональной космологией стихийные энергии; они утверждаются в самом массиве судьбоносных событий, свидетельствуя о стоящей за ними «слепой», неразличимой в себе реальности, недоступной рефлективным процедурам обоснования.

Онтологически С. укоренена в абсолютно первичном, в том основании всего сущего, которое уже не может быть возведено к иным принципам. В наличном бытии С. соответствует простой непосредственности событий в их чистом существовании, поэтому С. столь же «необходима», как и «случайна». С. стихийна, т.е. рационально не мотивирована, в ней сказывается более первичная, бытийная «мотивация», совпадающая с действительностью вещей. Столь же показательна для С. неразличимость, тождество в ней идеи и самого предмета, она — объективная мысль, безотчетная для самой себя. Поэтому мировоззренческие построения, впи-санные в контекст С., фактически не знают теодицеи; в конечном счете они безличны и безответны и тяготеют к апологии бытия. Совпадение в идее С. моментов стихийности и закономерности приводит к принципиальной амбивалентности ее определений: она и природа, и мировой разум, объективная связь вещей и произволения человека. Жребий-случай — ее сущность. «Веления» С. могут быть прочитаны лишь «вслепую»; сама С. «слепа» и неумышленна в своих решениях, только жребий дается человеку, который не может привнести в С. ничего своего — субъективного, умышленного и предвзятого (хотя, строго говоря, любые, в том числе и сугубо рассудочные, действия человека также начертаны С. — здесь сказывается парадокс неразличимости). «Чтение» предначертанного осуществляется не как смысловое предвосхищение (от идеи — к предмету), а прежде всего как мантика — предсказание на основе аналогий в многообразии сущего. В этом раскрывается рациональный аспект С., близкий к провидению.

Идея провидения приводит к расщеплению образа С.: общие закономерности в ней гипостазируются в сфере «истинно-сущего», соотносясь с познавательными возможностями разума, с его критериями достоверности, ясности (это «зрящая» и «зримая» С.). В то же время С. ассоциируется с эмпирически более низкими слоями реальности, связанными с временностью, изменчивостью, неустойчивостью (именно в этом случае говорят о «превратностях С.»). Уделом так понимаемой С. становится тот иррациональный остаток, который составляет разность «разумного» и «действительного» в самой ткани эмпирического бытия. С. здесь — случай или слепая необходимость профанного уровня. Последовательное различение двух ликов необходимости — промысла и фортуны — дает Боэций в «Утешении философией», и именно вторая, профаническая личина С. сохранила свою неотчуждаемую жизненность уже после утверждения монотеистических религиозных систем, отвергнувших безликую необходимость. С тех пор С. — это случайное, непредсказуемое стечение обстоятельств (Наполеон: «политика — это судьба»). С. как неотвратимый рок и воля самоопределяющегося субъекта соотносится как необходимость и свобода, и именно в их антагонизме выявляются и складываются в определенную структуру нравственные определения человеческого субъекта. Эта коллизия может разрешаться разными способами: подчинение року и сознательное следование ему, отождествление собственной воли с велениями необходимости (стоическая модель поведения мудреца); выбор собственной С. и следование ей (мифология, философия Платона); попытки «уйти» от С., «обмануть» ее (трагедия царя Эдипа). На этой основе складывается проблематика античного героизма. Характерно, что суждения рока не всегда и не обязательно этически мотивированы — С., скорее, предстает как морально индифферентная сила, требующая в то же время от человека испытания его нравственных качеств.

Словарь философских терминов. Научная редакция профессора В.Г. Кузнецова. М., ИНФРА-М, 2007, с. 554-555.