Рабство в Греции (Валлон, 1941)

Быть может, нигде рабство не проявляло так ярко своего позорного, мертвящего влияния, как в Греции, этой стране высокоразвитой культуры. Рабство принизила там расы самые блестящие, оно поглотило поколения народов и героев. Один из народов Греции—пеласги,— который в начале своей истории проявляет себя в блеске славы, исчезает, не оставляя после себя никаких видимых следов, сохраняясь только кое-где на окраинах греческого мира. Первые эллинские племена, которые сменяют этот народ, в свою очередь деградируют и смешиваются с его остатками под этим общим гнетом всеуравнивающего рабства. И в историческую эпоху институт рабовладения, расширяясь, захватывает не только варварские народности Севера, цивилизованные народы Азии, но также и греков из самых славных их государств, в результате тех войн из-за личного честолюбия, которые продолжаются между отдельными государствами вплоть до конца греческой истории. Таким образом, не без основания Сатурн был сделан богом рабов—не только тот кроткий и добродушный Сатурн, который, лишившись царства на небе и принужденный бежать, старается установить царство равенства на земле среди людей, но Сатурн могучий, Сатурн, еще царящий на гибель своего потомства, как представляет его традиция века Уранидов.

В исторические времена ряд народов Греции считался теми, кто первый ввел в этой стране институт рабства: спартанцы с их системой крепостной зависимости, столь жестоко организованной ими в Лаконии; жители острова Хиоса, который был одним из первых рынков торговли рабами. Но если хотят найти первые следы организации рабства в Греции, то, очевидно, надо обратиться к самым древним преданиям: критический анализ может предположить и выявить рабство там, где его нельзя еще доказать прямыми фактами.

Первые поселенцы Греции, родом из Азии, вероятно, ничем не отличались от восточных народов, где чрезмерное злоупотребление отцовской властью и применение насилия узаконили рабство в самой семье и в роду. К рабам своего племени должны были присоединиться и рабы иноземного происхождения, потому что в эти первобытные времена, когда разобщенность жизни была почти необходимой, в стране, географические условия которой поддерживали эту разобщенность, эти маленькие народы жили, конечно, не в большем согласии, чем республики в более поздние времена; и война в эти варварские времена была ничуть не менее жестокой. Рабство для отдельных лиц, порабощение целых народов—такова была двойная форма, в которую выливалось положение побежденных, смотря по тому, были ли они предназначены лично для пользования победителей или во всей совокупности—для обслуживания общины; таковым мы найдем рабство также и у греков.

Нам мало известно о пеласгах, этой прославленной народности, имя которой господствует в сказаниях о самых древних временах Греции, но, конечно, они не могли подняться до преобладающего положения среди других народностей, заселяющих эту страну 2, без всяких переворотов, аналогичных тем, которые произошли позднее и дали возможность эллинам утвердиться за их счет в этих местностях. Этот характер насилия и завоевания фигурирует почти во всех преданиях, где имя какого-нибудь древнего пеласга воплощает в себе весь народ пеласгов. Циклопические постройки, внушавшие удивление и страх позднейшим поколениям, со всей очевидностью свидетельствуют о режиме деспотизма и крепостного права, о чем молчат исторические памятники. Если мы мало знаем об обстоятельствах водворения пеласгов в Греции, то в той же степени нам неизвестны и условия их внутренней жизни. С некоторой достоверностью можно только сказать, что повсюду они приспособили образ своей жизни к природным условиям занятых ими стран: земледельцы на равнине, они были скотоводами в горах и разбойниками на море. Но мы вполне законно можем здесь сделать еще несколько умозаключений: возделывание земли, уход за стадами возлагаются на крепостных, когда притеснение или война создают крепостную зависимость, а морской разбой для тех же целей создает рабов, если они не остаются в качестве таких же рабов на скамьях гребцов 3.

Между пеласгами и эллинами различие казалось столь большим, что предание разделяет их существование всемирным потопом и возникновением нового человеческого рода. Это потоп Девкалиона, отца Эллина. С этого момента начинается признанная история Греции; но это предание о происхождении народа, олицетворенного в образе одной семьи, теряет в своей достоверности настолько, насколько оно пытается придать этому вопросу ясность. Реальный факт исчез под этой условной формой, которая заняла место в истории, а критика пришла слишком поздно, чтобы восстановить истину. Из недр этого мрака пробиваются первые лучи греческой цивилизации; это заря нового века, смешанного из истины и сказок, века полубогов и героев. Троянская война представляет нам в некотором отношении как бы его завершение; и это как раз время, о котором у нас осталось наиболее верное изображение в поэмах Гомера; изображение точное и верное, так как ведь музы—дочери Мнемосины (Памяти), и в эти древние времена они, верные своему происхождению, черпают в национальных преданиях содержание своих песен. Но как бы мы ни оценивали реальность лиц и подлинность событий в их песнях, в поэмах Гомера есть правдивое описание нравов, которых нельзя не узнать под сказочными формами, под чудесным покровом этих песен. С этой точки зрения я осмелился бы сказать: поэзия не менее верный руководитель, чем история, потому что если она пренебрегает порядком событий, то тем не менее она выражает их основную мысль и ход жизни; и событие, которое она выдумывает, вытекает из всей совокупности идей, характеризующих эпоху. Под своей индивидуальной формой поэзия является фактом общего значения; факты истории не всегда могут соединяться в достаточно большом числе, чтобы иметь то же значение. Гомер представляет нам целую эпоху цивилизации, через которую прошло греческое общество. Посмотрим же, каково было в тех условиях существования, которые описывает Гомер, положение рабов.

Этот век, блестящий век поэзии, не был уже золотым веком, о котором мечтали поэты, когда люди жили, как боги, не ведая ни волнений, ни трудов, ни страданий; когда плодородная земля приносила сама по себе богатый, обильный урожай и когда люди, свободные и кроткие, делили ее богатства на лоне всеобщей дружбы 4. Чудесное видение исчезло: это счастливое поколение людей превратилось в благодетельных гениев, которые еще витают над миром и его охраняют. Век героев, описанный Гомером, это уже четвертый век в нисходящей лестнице веков, о котором рассказывает нам Гесиод 5, век битв и притеснений. Представляет ли поэт перед нами картину битв, описывает ли он сцены домашней жизни, — рабство всегда является фоном картины. Оно является у него как факт глубокой древности, освященный обычаем и под различными видами непрерывно проявляющийся в обиходе народов Востока.

Основной источник, откуда создается рабство, — это война, и общее имя рабов напоминает нам об этом (δμὦος, δμὦη от глагола или δμαὦ  — покорять, побеждать). Дочь жреца Хрисеида и прекрасная Брисеида, бывшие причиной «гнева» Ахиллеса и отстранения его от войны, попали в руки победителей как добыча счастливой военной экспедиции. Палатки Агамемнона, Ахиллеса и большинства вождей полны пленницами, захваченными в окрестных приморских местах во время тех набегов и разбойничьих нападений, которые давали возможность грекам жить во время осады Трои 6. Избиение мужчин, сожжение домов, пленение детей и женщин — таков был обычай, таково было, повидимому, общее правило при взятии городов:

Мужи убиты оружьем, дома превращаются в пепел,

Дети уводятся в плен и пышно одетые жены 7.

Эта мысль преследует Гектора, когда он в последний раз видится с Андромахой, а его смерть пробуждает у несчастной женщины те же мысли в еще более горькой форме. Она уже видит близко от себя эту печальную судьбу; ее скорбь и страдания воспевали трагики. «Погиб наш блюститель, — восклицает она,—хранивший твердыню троянцев и защищавший их жен дорогих и детей малолетних. Вскоре их в плен повезут на глубоких судах мореходных. Буду и я между ними!» 8

И муза Эврипида вторит этому вдохновенному плачу:

О ветер, ветер моря, ты, что несешь кормы кораблей,
Бороздящих смятенное лоно пучины! Куда несешь ты
Меня, несчастную? За каким владыкою я, рабыня
Несчастная, должна следовать, в дом провожая его?
Пойду ли я к гаваням дорийской земли или скорей
К берегам ненавистной мне Фтии? 9

Рабство было не только следствием войны, часто оно было и ее причиной: этот обычай, который хотели узаконить как прогресс среди варварства и смягчение права победителя на убийство, сохранил гораздо меньше человеческих жизней, чем погубил. Во времена Гомера, как и в наши времена, в тех странах, где вербуются рабы, делали набеги на поля, нападали на города, чтобы добыть пленников. Эти грабежи, которые занимали свободное время у греков под Троей, служили также во время путешествий вознаграждением  за медлительность мореплавания в те времена 10; вот подлинная жизнь древней Греции на суше и на море. Таким образом, морской разбой шел рядом с войной или, лучше сказать, сливался с ней, разделяя с ней одинаковый почет, так как он предполагал одни с нею труды и давал тот же результат 11. Женщины составляли лучшую часть добычи; их забирали массами, чтобы потом разделить на досуге. Иногда боги получали свою часть, а остаток распределялся, по заслугам и рангу, между людьми 12. Никакому возрасту не давалось пощады, когда проявлялся этот алчный инстинкт. Молодость, конечно, служила большей приманкой, но не щадилась и старость. Гекуба, согбенная под бременем несчастий и лет, ожидает себе хозяина так же, как и молодые троянские девушки. «А я, — говорит она глашатаю,—кому рабой должна я быть? В годах, когда руке моей скорее посох нужен, подпорка третья для меня, имеющей уже седую голову» 13. Одиссею пришлось взять ее себе.

Попадая, таким образом, во власть хозяина, рабы становились предметом собственности. Их оставляли у себя, их продавали, иногда на играх они являлись наградой победителю 14; в обыденной жизни они были предметом сделки, ими менялись или их дарили 15. Обмен или покупка были средствами добыть себе рабов для тех, которые сами не занимались разбоем или войной; цари извлекали из этого такую же выгоду, как и морские разбойники, создавшие себе из торговли рабами ремесло. Например, Ахиллес продал царю Лемноса юного Ликаона, сына Приама; старая Гекуба оплакивает своих детей, убитых на полях сражений или проданных в рабство на острова Самос, Лемнос и Имброс 16. Эту торговлю, которую с давних пор финикийцы вели на побережьях Греции, сами греки продолжали у берегов Сицилии если не во время Троянской войны, то во всяком случае в то время, когда создавалась «Одиссея» 17. Наряду с войной и морским разбоем, наряду с продажей тех, кто делался их жертвами, нужно считать еще источником рабства право домовладыки на детей своих слуг. Этот источник, который казался менее одиозным, так как был менее насильственным и считался более почетным 18, быть может, был уже и более редким. Заботы о ребенке слишком много времени занимали у матери; плодовитость рабов уже во времена Гесиода казалась доставляющей меньше выгод, чем беспокойств; он советует не допускать их связей 19.

Итак, рабы вербовались, главным образом, из свободных классов и насильственным путем. Добровольно никто не ставил себя в такое положение, исключая убийц, которые продавали себя в рабство, как будто бы с отказом от свободы они совлекали с себя прежнего человека и очищались от греха. Сами боги послужили тому примером. Аполлон был рабом у Адмета, чтобы очиститься от убийства Пифона 20. Когда Геракл, обагренный кровью своей собственной семьи, пришел к алтарю бога-очистителя просить об искуплении преступления, Аполлон в наказание обратил его в рабство. Он был рабом целых девять лет, как был им еще раз у Омфалы, проданный по воле Зевса, чтобы оплатить ценой своей свободы долг крови за Ифита 21. 

Цитируется по изд.: Валлон История рабства в античном мире. М., 1941, с. 15-19.

Примечания

1 [Общее примечание ко всему тексту]. О рабстве в Греции существует немецкая работа, написанная в прошлом столетии Рейтемейером, книга не очень большая и достаточно неточная. Есть небольшая брошюра Сен-Поля, которая затрагивает также вопрос о рабстве в Риме («Об организации рабства на Западе»); ее нельзя читать, не приняв во внимание тех замечаний, которые сделаны на нее Ноде (Naudet) в «Journal des Savants». Другие работы, менее специальные, более для нас полезны, например «Доряне» Отфрида Мюллера по вопросу об илотах. Я буду их цитировать в своем месте.

2. Страбон, VII, стр. 327; Геродот, VIII, 44.

3. Гимн к Дионису, 6. Сравни «Циклоп» Эврипида.

4. Гесиод, Труды и дни, 109—120.

5. Там же, 153.

6. Гомер/Илиада, II, 226; IX, 664—669; XI, 625 и сл.; I, 125 и 366. Сравн. Фукидид, I, 11.

7. «Илиада», IX, 592. Сравн. «Одиссея», VIII, 523—530.

8. «Илиада», XXIV, 729 и сл. Сравн. VI, 455.

9. Эврипид, Гекуба, 442—479. Другой хор, еще прекраснее, 889—933. Сравн* еще «Троянки», 186 и сл., 1060 и сл.

10. «Одиссея», XV, 383—389, XIV, 240—265. Эти стихи повторяются в песне XVII, 431—434. Заставляет ли поэт выдумывать Одиссея или выдумывает рассказ сам, это мало меняет дело. Сравн. еще «Одиссея», XV, 427 и XXIV, 113.

11. «Одиссея», XIV, 207—235; Фукидид, I, 5.

12. Софокл, Трахинянки, 245; «Илиада», I, 124 и сл. Сравн. Эврипид, Троянки, 186 и сл.; Гекуба, 96. Хор в «Финикиянках» Эврипида состоит из пленниц Тира, посланных в Дельфы как «начатки от добычи».

13. Эврипид, Троянки, 282.

14. «Илиада», XXIII, 265, 704:

...решил наградить он рабыней,
В разных работах искусной, в четыре быка оцененной.

15. «Одиссея», VII, 10; «Илиада», IX, 128 и сл. Чтобы умилостивить Ахиллеса, Агамемнон предлагает ему 7 женщин с Лесбоса и обещает ему после взятия Трои 20 троянок, столь же прекрасных, как сама Елена. Рабыни составляли часть тех вещей, которые дарились женщине при ее замужестве (Эврипид. Ифигения в Авлиде, 857).

16. «Одиссея», XIV, 115, 297 и 340; XV, 387; «Илиада», XXI, 40; XXIV, 752. На Лемносе греки обменивали пленников на вино («Илиада», VII, 472 и сл.):

А остальное вино пышнокудрые дети ахейцев
Все покупали, платя кто железом...
Или рабами-людьми.

17. «Одиссея», XX, 383:

Дай нам твоих благородных гостей на корабль крутобокий
Бросить, к сикелам отвезть и продать за хорошие деньги.

Сравн. XV, 473.

18. Софокл, Царь Эдип, 1109:

Не купленный я раб, воспитанный в дому.

19. Гесиод, Труды и дни, 602.

20. Эврипид, Алкеста, 1—2, и древн. коммент.; Отфрид Мюллер, Доряне, т. I, стр. 322. Позднее это предание видоизменило мотив рабства (Плутарх, О любви, XVII, стр. 761).

21. Софокл, Трахинянки, 248—253 и 274—278.