Элемент (Кузнецов, 2007)

ЭЛЕМЕНТ (лат. elementum — «калька» греч. … — элемент, начало, стихия) — член ряда, часть целого, термин античной философии. Первоначально — буквы (ср. лат. l-m-n): разные тексты порождаются одним и тем же набором букв (Лукреций). Графическое (буквенное) изображение Э. сродни использованию в тех же целях геометрической графики. Так, простые тела изображаются в виде правильных многогранников как графических синонимов физического Э. («Теэтет» Платона). Однако «четыре корня» мироздания, введенные Эмпедоклом (земля, вода, воздух, огонь), еще не отождествлены Платоном с многогранниками («Тимей» Платона). Это отождествление первым провел Цицерон. У Аристотеля Э. становится философским термином с широким спектром значений: это «первичная, имманентная составная часть, неделимая по виду» или неделимая «качественно» («Метафизика»). См. также «Начала» Евклида с его «элементом доказательства». Из четырех Аристотелевых «причин» лишь форма и материя выступают как «имманентные» начала. Далее значение термина сужается (в том числе и у самого Аристотеля), сводясь к «четырем Э.». Но здесь-то и начинается естественнонаучная история европейского элементаризма.

Вслед за натурфилософским элементаризмом древних начался «опытно-теоретический» этап знания о началах — Э. — вещества. Это была алхимия, соединившая опыт и теорию. Но элементная идеология относится скорее к первому, чем ко второй. Поэтому их следовало бы разделить. Но возможно ли разделить опыт и теорию в алхимии, как раз и претендовавшей на их неразложимый синтез? Например, что такое «философская ртуть»? Что за странный эпитет — «философская»? Эту ртуть можно взять и нагреть. Имя и вещь, удваиваясь, раздваиваются. С этого момента и начинается историческая переформулировка платоновско-аристотелевской традиции — учения о началах — в средневековом веществознании, предшествующем химии Бойля.

Чем же были заполнены эти века? Алхимизированным Аристотелем? А может быть, не нужно было этих многих веков? Может быть, вслед за учениями Платона и Аристотеля о четырех первичных Э. — стихиях, носителях четырех фундаментальных свойств всех веществ, мог появиться Бойль, вовсе не самоутверждаясь на отрицании опыта алхимии? Нет, ибо натурфилософской греческой идеализации было недостаточно, чтобы выйти на идеализацию научную, а миксиса Аристотеля мало для обоснования целенаправленного смешения во имя конструкций веществ с заданными свойствами. Могла существовать лишь техника механического смешения с ускользающими от глаз подлинно химическими превращениями, бывшими всегда случайными. Так, собственно, и было: была практическая химия, обходившаяся без натурфилософских умозрений. Выходы в химию как науку были перекрыты. Нужна была середина: средние века в культуре, а вместе с нею и алхимия с ее новым видением теоретико-опытной идеализации в отсутствующем «химическом» оперировании с веществом.

Э.-стихии следовало перемешать — не мысленно, а руками. Но как это сделать? Сначала переименовать, причем так, чтобы новые имена стали вещественней старых, и утвердить это как новую предпосылку. Алхимия так и поступила. Ей удалось наполнить смыслом вещественные онтологические модели, ставшие моделями гносеологическими. Далее в истории формируются алхимические представления, когда принцип обретает вещественность, а вещь — «принципиальность» (Александрийская алхимия II—VI вв., химия арабов XII—XIII вв., алхимия христианских докторов XIII—XIV вв., позднесредневековая алхимия XV—XVII вв.). По этим узловым точкам проходит путь к элементаризму Бойля—Лавуазье (см. Алхимия). По ходу этой истории намечаются тенденции, продвигающие алхимическую мысль к понятию «элементы - частицы».

Таким образом, герметическая традиция высокого средневековья выступает посред-ствующим звеном между созерцательным эмпирическим опытом Оксфордской школы и схоластическими умозрениями в сфере средневекового природознания (см. Герметизм).

Но алхимию интересуют конкретные познавательные проблемы, связанные с преобразованием вещества. Всеобщая превра-щаемость вещества, из которой следует возможность трансмутации металлов, коренится в идее первичной материи как совокупности всех свойств и Э. «Ртуть-соль-серная» теория алхимиков выглядит, на первый взгляд, пе-реформулировкой Аристотелевой натурфилософии. Однако изучение алхимических первоначал свидетельствует о двойственной, номиналистически-реалистической, их природе, указывающей на связь элементаризма и атомизма (квазиатомизма) в средневековой теории познания. В Аристотелевых началах-стихиях, абстрактных качественных принципах, алхимик видит как то, что видел Аристотель, так и нечто иное — вещественное, рукотворно преобразуемое. Аристотелева вода, например, у алхимиков —знак холодного и влажного, а также та вода, которую можно пить, и aqua fortis (азотная кислота), и aqua redis (царская водка). Аристотелевы начала-стихии обретают чувственную предметность, выстраиваясь в триаду принципов, являющихся одновременно веществами: ртуть, серу, соль. Имя и вещество слиты и разведены не только в одном термине, но и в одном предписании: «Возьми, сын мой, три унции серы и пять унций злости». Рацио-нально-сенсуалистический кентавр, «понятийно»-художественный образ есть примета мышления, радикально отличного от нынешнего.

Но, может быть, алхимия — прообраз новой науки? Не случайно намечается движение мысли алхимиков от изучения функциональной зависимости «свойство—свойство» к изучению иной зависимости — «состав— свойство» (И. Ван-Гельмонт, О. Тахений, Р. Бойль). При этом антиатомистические представления алхимиков имеют тенденцию к атомистике новой науки. Если, однако, понимать атомизм как неуничтожимость и неизменяемость единицы вещества, тогда следовало бы отказаться от Э.-принципов как кирпичей мироздания и признать реальные металлы простыми элементами в современном смысле. К этому, впрочем, и шло. Таким образом, атомизм — в некотором роде логическое будущее алхимии.

Учение об алхимической субстанции и акциденции (сущность всех металлов едина; различны их акцидентальные формы) обусловливает характер алхимического «экспериментирования», укорененного в двух как будто не взаимодействующих друг с другом тенденциях алхимического мышления, но вытекающих из «номиналистически-реалистической» природы алхимии. Первая тенденция: разрушение (уничтожение) видимых форм вещества, физическое и физико-химические воздействие на вещество для выявления сущности, формы форм, лишенной каких-либо свойств, кроме идеального совершенства (Александрийская алхимия II— VI вв.). На этом пути можно усмотреть предельную «физикализацию» алхимической мысли. Вторая тенденция: христианская одухотворенная предметность (алхимия в западной Европе в XII—XIV вв.), ведущая к формированию идеи химического индивида. Во взаимодействии этих тенденций можно усмотреть «предвосхищение» современной химии, мечущейся между всемогущей физикой и всеобещающей биологией.

XVIII в. в истории элементаризма отмечен именами Р. Бойля и A.JI. Лавуазье. Но это уже страницы истории химии, как, впрочем, и Э. у предшественников Д.И. Менделеева. Завершающей точкой в этой истории стало менделеевское понимание химического Э., уточненное в свете современной науки.

Литература:

Кедров Б.М. Эволюция понятия элемента в химии. М., 1956;

Рабинович В.Л. Алхимия как феномен средневековой культуры. М., 1979;

Diels Н. Elementum. Leipzig, 1899.

Словарь философских терминов. Научная редакция профессора В.Г. Кузнецова. М., ИНФРА-М, 2007, с. 695-697.