Н.П. Ильин о нигилизме.
“Письма о нигилизме” были написаны Страховым сразу после цареубийства 1 марта 1881 г. И прежде всего отметим, что в этих “Письмах” нет и следа той слегка завуалированной апологии нигилизма, которая характерна для ряда западных философов, начиная с Ф. Ницше. Для Страхова нигилизм - явление по сути своей духовно жалкое, проявление “бездарного сердца”, настроение людей, которые “умны только чужой глупостью”. Настоящую духовную глубину Страхов находит не в нигилизме, а в способности человека противостоять тому “разврату мысли”, который несёт с собою нигилизм. Но чтобы выявить эту глубину, эти “реальные начала человеческой жизни”, необходимо понять и то, что их отрицает.
Подобное отрицание развивается, как и любая болезнь, поэтапно. Нигилизм начинается с неверного представления о достоинстве человеческого ума, знания, просвещения - всего того, что было Страхову особенно близко и дорого. “Коренная черта нигилизма - это гордость своим умом и просвещением, какими- то правильными понятиями и разумными взглядами, до которых наконец достигло будто бы наше время” [48]. Взяв за основу “наше время”, человеческий ум теряет связь с вечными истинами, превращается в “ум века сего”. А вместе с тем в сознании начинающего нигилиста представление о человеке-соотечественнике вытесняется представлением о человеке-современнике, который связан с ним не фундаментальными константами духовной и физической жизни, а сугубо внешней связью “одновременного существования”, связью, которая легко разрывается. Чем больше такой “начинающий” нигилист поклоняется идолу современности, тем меньше он ценит других людей, тем охотнее обличает их “невежество”, “отсталость” и т.д. Обличает и находит в этом обличении мнимое доказательство своего превосходства.
Так происходит та роковая переориентация внимания, которая составляет следующий шаг в развитии нигилизма - переориентация на поиск зла, неважно, идет ли речь о действительном или о мнимом зле. Суть не в этом, а в стремлении нигилиста отыскать зло во что бы то ни стало, обличить зло как подоплеку любого добра. “Зло есть необходимая пища для его души, и он отыскивает его всюду, даже там, где и самая мысль о зле не может прийти в голову непросвещенным людям” [49]. Здесь Страхов говорит, только простыми словами, о том же феномене, который позже отметил Ницше: “Глаз нигилиста идеализирует в сторону безобразия” [50]. Нигилист видит (якобы видит) “зло” и “безобразие” повсюду - в детской, в келье монаха, в кабинете мыслителя, в мастерской художника. Невинность и чистота, подвиг и подвижничество - все это и многое другое становится для нигилиста лишь “ширмой зла”. И если мы вспомним хотя бы ту популярность, которую приобрел в ХХ веке фрейдизм, мы поймем, что сказанное Страховым относится к нашему времени не меньше, чем к его веку.
“Зло как пища души” - вот, по Страхову (и разве не по Достоевскому тоже?), страшная суть нигилизма, страшная и одновременно убогая. И не надо думать, что подобный рацион характерен только для каких-то исключительных выродков. “Нескончаемое злоречие... вот занятие просвещённых людей”, - замечает Страхов, и замечает, как всегда, точно.
Но здесь начинается последний этап, этап “самоуничтожения” нигилиста, но, увы, не нигилизма как такового. Жить только злом нельзя, и в нигилизме оказываются востребованными те самые “вековечные начала”, которые он так яростно отрицал - но востребованы в сугубо извращённой форме. Это касается прежде всего, религии. “Мы откинули религию, но откинуть религиозность мы не могли”, - пишет Страхов. В результате возникает суррогат религии, характерный именно для нигилизма в его крайней революционной форме. “Их нравственный разрыв с обществом, с греховным миром, жизнь отщепенцев, тайные сходки... опасность и перспектива самопожертвования - всё это черты, в которых может искать себе удовлетворения извращённое религиозное чувство. Как видно, легче человеку поклониться злу, чем остаться вовсе без предмета поклонения” [51]. Так возникает феномен, который Страхов называет “гражданским монашеством” нигилистов; но проку от этого мнимого монашества и мнимой религиозности нет. Всё это превращается у нигилиста лишь в “предлог для мучения, для того душевного изворота, которым заглушается пустота души”. Нигилист готов идти - и идёт - на смерть, но его “подвиг” - лишь финальный аккорд самообмана; самообмана, который “позволяет ему быть зверем и считать себя святым” [52].
Нетрудно заметить, что Страхов указывает здесь на те черты “революционной психологии”, открытие которых почему-то приписывается сегодня авторам “Вех” - С.Н. Булгакову, С.Л. Франку и т.д. При этом акценты Страхова расставлены куда яснее и точнее. Суть не в том, что русский человек якобы изначально соединяет в себе “зверя” и “ангела” (так что нигилист-революционер - это как бы “русский наполовину”.). Для русского человека нигилизм - это именно “полное отречение от своего духа и от глубочайших инстинктов” [53], это тотальная измена самому себе.
Цитата из статьи: Николай ИЛЬИН. Понять Россию.