Анамнесис (Кузнецов, 2007)
АНАМНЕСИС (греч. avciuvrioig — припоминание) — идея-метафора древнегреческой философии, в соответствии с которой путь к истинному познанию лежит через воспоминание души о ее пребывании в более реальном и совершенном мире. Как философское понятие кристаллизовалась у Платона. В отличие от более общего понятия памяти А. характеризует процесс логического и морального преображения, который следует из «собранности» в памяти разрозненных моментов действительности.
Философема А. содержится уже в общегреческой мифологии. Мнемосина (Память), одна из древнейших богинь-титанид, является матерью Муз, а значит — одной из прародительниц культурного космоса. Как противоположность богини Леты (дочери Раздора), властвующей над забвением, Мнемосина гармонизирует разрозненное, пользуясь тем, что память о целом хранится в каждой части. Интересно, что мифологическое сознание тесно связывает Память и Забвение в процессе этического преображения человека: в Лейбадейской пещере, где Трофоний предсказывал будущее, протекали два источника — Леты и Мнемосины, — первый из которых давал очищение от хаоса прошлого, а второй — осознание судьбы. (Сравни у Данте: омовение в Лете как условие перехода из Чистилища в Рай.)
Греческая философия наследует философему А. от орфиков. Орфические мистерии и заклинания отводят процессу А. значительную роль: магическая табличка орфиков (пропуск в загробный мир) гласит: «Я — дочь земли и звездного неба, но иссохла от жажды и погибаю; дайте мне тотчас напиться воды студеной, истекающей из озера Памяти» (Inscr. Gr. Sic. It. 638). Ключи Памяти, по учению орфиков, спасают душу от растворения в безличной стихии, сохраняя ее как «знающую», и выключают ее из круговорота переселения душ. Эта орфическая тема вплоть до позднего неоплатонизма остается в арсенале античной философии. У пифагорейцев мы встречаемся не только с этим толкованием А., но и с целенаправленной техникой культивации памяти, что было связано как с уставом школы, так и с утопическими идеями пифагорейцев. Сила А. обосновывалась в пифагореизме онтологически (у Филолая монада — это Мнемосина, а декада - Память), что позволяло пифагорейцам дать философское обоснование мифологической интуиции А. как участника космообразующей деятельности. Орфические мотивы можно найти и у Гераклита, связывающего память с градацией состояний души, и у Эмпедокла с его теорией очищений как воспоминаний о прошлых переселениях души, ведущих к осознанию моральной цели этих странствий.
Всесторонне раскрывает возможности философемы А. Платон, для которого А. становится центральным понятием теории познания. С одной стороны, Платон использует образ «восковых дощечек» (Теэтет, 191— 195а), который показывает материальный субстрат памяти, с другой — описывает процесс активного воспроизведения в душе тех знаний, которые не выводимы из относительного и непостоянного мира чувственного опыта, а следовательно — запечатлены во время пребывания души в мире «истинно сущего» (Менон, 81b—86Ь; Федон, 72е—76е; Федр, 250b—d). В «Федре» А. тесно связан с картиной циркуляции души в космосе. В 249с—d подчеркивается, что воспоминаниями о бытии следует пользоваться правильно, чтобы прийти к «совершенным таинствам», в которых определенным образом «исполняется» предназначение души философа. Если этический аспект А. был хорошо изучен ор- фико-пифагорейской традицией, то гносеологический аспект разработан впервые именно Платоном. А. в его толковании — первая концепция априорного знания в западноевропейской философии. Мифология переселения душ для этой темы уже не существенна: на первый план выходит анализ формальных структур достоверного знания, коренящихся в самой природе человеческого разума. Но поскольку А. раскрывает нам не готовое знание, а возможность его извлечения из эмпирической путаницы неосознанного душевного содержания, усиливается значение «майевтических» процедур, т.е. воздействия внешней (до некоторой степени даже иррациональной) силы, ведущей за собой субъект «припоминания». (Такой силой может выступать учитель, мистагог, партнер диалога, поэтическое «исступление», «удивление» и т.п.) Платон собирает все смыслы припоминания как созидающей силы (например, воспоминание Эра о загробном мире; воспоминание об Атлантиде; воспоминания о Сократе, каковые обычно оказываются многослойными, отраженными в разных умах картинами прошлого; воспоминания о древней мудрости и т.д.) вокруг понятия истины как таковой, неотчуждаемо присутствующей в любом акте мышления, т.е. в конечном счете вокруг понятия «эйдос».
Аристотель посвящает проблеме А. небольшую работу «О памяти и припоминании», где, кроме психофизиологического анализа проблемы памяти, дает концепцию А. как специфически человеческого каче-ства, которое не только может идентифици-ровать ряд прошлых и настоящих восприя-тий, но и изменить расплывчатое состояние сознания, превратив его в отчетливое и ак-тивное обладание образом. Известную роль в истории философии сыграло также учение Аристотеля об активном интеллекте, который, в отличие от пассивного и вообще более низких состояний психики, не имеет воспоминаний. Кажущееся противоречие платонизму может смягчиться, если мы вспомним, что и для Платона эйдос сам по себе не имеет страдательных (т.е. связанных с непросветленной памятью) аспектов.
В средневековой философии в той мере, в какой она не принимала наследие античности, вырабатывались собственные трактовки А. как спасительной силы памяти. Однако неприемлемость теории переселения душ не исключала использования психологического и гносеологического аспекта А. Особую роль играло понятие А. и памяти в философии Августина. Сопоставляя триаду «память — интеллект — воля» с Троицей — «Отец — Сын — Дух Святой», Августин возводит к божественному источнику все так или иначе связанные с памятью (названной им «благороднейшей» способностью человека) акты осознания и отождествления явлений и идей. Употребление Августином «памяти» и «бытия» как синонимов показывает, что античная теория А. сохранила в его философии свое центральное значение.
В средневековой философии сохранялся и аристотелевский аспект А. Начиная с Петра Дамиани активно обсуждалась проблема статуса высшего интеллекта, которая обострилась в связи с рецепцией аверроизма в XIII в. Ряду теологов оказалась близкой трактовка А. как деятельности, этически и даже онтологически преображающей смысл припоминаемого содержания, а значит — деятельности, способной «сделать бывшее небывшим». Отсюда важность А. не только для теории познания, но и для теодицеи.
В философии Нового времени проблема А. теряет свою самостоятельность и растворяется в проблеме памяти как эмпирические психические способности. Исключением являются лишь Лейбниц, в монадологии которого звучит платоническая тема А., и Юм, чья теория ассоциаций парадоксальным путем привела к восстановлению значимости А. как процедуры преодоления хаоса.
В немецкой классической философии идея А. оказывается особенно важной для Гегеля. Его понятие «Erinnerung» (т.е. «воспоминание» и в то же время «погружение внутрь» как уход от внешней объективации духа к его внутренней динамике) имеет прямую связь с платоновским А. Однако в связи с идеей историзма знания и бытия сама функция А. в немецкой классической философии заметно изменилась: теперь это скорее фермент, активизирующий процесс идеального движения, а не сила, выводящая душу из природного движения, как это было в античности.
В философии XIX-XX вв. А., как и память вообще, начинают играть важную роль в тех концепциях «философии жизни», кото-рые стремятся противопоставить диктатуре разума свободный поток витальности. У Бергсона А. и память как его основа оказываются единственным средством преодоления материальной косности, но в отличие от платонического А. рациональная структурность эйдоса становится не сердцевиной А., а его враждебным противовесом. В «философии жизни» происходит как бы переворачивание платонизма: соматически-психологический хаос становится «верхом», а нормативная однозначность идеи — «низом». Но поскольку этот «переворот» был осуществлен механически, с неосознанным сохранением всех содержательных характеристик «верха» и «низа», «философия жизни» довольно быстро попадает в гносеологический тупик и уступает место экзистенциализму и феноменологии, более последовательным как в отрицании традиции, так и в ее истолковании. Сохранив роль памяти и А. как «защиты» от власти абстракций, каковую подчеркивает «философия жизни», эти течения пытаются найти внерациональный, но онтологически обоснованный слой сознания, открываемый процедурами, аналогичными античному А. Показательны в этом отношении построения Хайдеггера (припоминание «забытого» бытия) и Гадамера, герменевтика которого не лишена заимствований у гегелевской трактовки А.
Связь А. с понятиями «времени», «совести» и «понимания», раскрытая в этих учениях, также является более корректным, чем в «философии жизни», истолкованием классических схем западной философии. Характерна для этического аспекта А. теория психоанализа, опирающаяся на способность припоминания очистить сознание от «аффектов». Своего рода аналогом философского А. можно считать ряд направлений литературы XX в. (М. Пруст и др.), поставивших в центр авторского творческого акта воспоминание.
В русской философии Вяч. Иванов делает понятие А. едва ли не центральным в своем учении о «предвечной памяти Я», посредством которой Нетварная Премудрость учит человека превращать средства вселенской разлуки — пространство, время и инертную материю — в средства единения и гармонии (Соч. Т. 3. Брюссель, 1978. С. 431). Ср. также «анамнесиологию» его ученицы О. Дешарт.
Литература:
Niiller Е. Die Anamnesis. Ein Beitrag zum Platonismus. Archiv fur Geschichte der Philosophie. Bd. 25, 1912;
Lion A. Anamnesis and the a priori. Oxford, 1935;
HartmannN. Das Problem des Apriorismus in der Platonischen Philosophie // Kleinere Schriften. Bd. II. Berlin, 1957;
Huber C.E. Anamnesis bei Plato. Miinchen, 1964;
Ebert Th. Plato's Theory of Recollection Reconsidered // Man and World, 1973.
Словарь философских терминов. Научная редакция профессора В.Г. Кузнецова. М., ИНФРА-М, 2007, с. 16-18.