Миф меритократии (Хоулетт, 2023)

В Китае подобное мнение о гаокао [общенациональные единые вступительные экзамены в высшие учебные заведения Китая, которые имеют решающее значение для будущего китайских школьников – ред.] можно услышать от многих: считается, что результаты обычных социальных состязаний определяются заранее, «за кулисами», благодаря связям, или гуаньси, поэтому подобные конкурсы пустые (сюй), фальшивые (сюйцзя) или поддельные (цзоцзя). Оценки гаокао, наоборот, выставляются во время экзамена, то есть публично, открыто, «на авансцене» 1, в соответствии с универсальными, основанными на правилах,

____

1. Термин front stage (авансцена), который обсуждается ниже в главе 3, заимствован у Ирвинга Гофмана [Гофман 2000]. О бинарных оппозициях «пустой / полный» или «ложный / реальный» см. ценный сборник под редакцией Сюзанны Брегнбек и Миккеля Бункенборга [Bregnbæk, Bunkenborg 2017]. Мое эссе в этом томе содержит дальнейшее описание риторики пустоты/полноты и ее связи с гаокао [Howlett 2017].

[21]

показателями заслуг. Следовательно, гаокао — более или менее правдивый (ши), настоящий (сяньши) и подлинный (чжэньши).

Так или иначе, китайская элита «белых воротничков» и многие правительственные чиновники набираются из выпускников лучших вузов страны. По распространенному убеждению, на высших уровнях конкуренция за статус и  власть сопряжена с сильной коррупцией. Однако в этом мире, где правит гуаньси, экзамен дает простым людям надежду на социальный лифт и даже на обретение общественного влияния и политической власти. С 1977 года гаокао, восстановленный после десятилетнего перерыва во время «культурной революции» (1966–1976), укрепляет веру, что каждый способен изменить судьбу. Гаокао убеждает, что конкуренция может быть справедливой, и в Китае многие считают экзамен краеугольным камнем меритократии. Под меритократией я подразумеваю общество, в котором правящая элита отбирается на основе индивидуальных заслуг посредством прозрачной конкуренции.

К сожалению, меритократия в значительной степени представляет собой миф. В  эпоху реформ и  открытости после Мао (с 1978 года по настоящее время) страна быстро развивалась, выведя сотни миллионов людей из нищеты. Однако также резко усилилось социальное неравенство, что привело к  большим диспропорциям в возможностях получения образования и в результатах экзаменов между различными регионами и социальноэкономическими группами [Hannum 1999; Хуан 2012; Khor et al. 2016; Liu 2013; Obendiek 2016; Wang et al. 2013; Yeung 2013]. В таких условиях социальное происхождение и другие случайности рождения имеют большее значение, чем то, во что заставляет нас верить идеология меритократии, поэтому, заявляя, что она — это миф, я прежде всего имею в виду проблему социального равенства. Я не принижаю тех, кто успешно сдал экзамены, и не считаю, что им не хватает достижений (хотя вопрос о том, какие именно достижения должна поощрять система образования, остается открытым). Напротив, я утверждаю, что отличники демонстрируют большие заслуги, но возможности для их накопления распределены неравномерно.

[22]

С этим тесно связано и другое явление, показывающее мифичность меритократии. Будучи системой убеждений и практик, она питается рассказами об успехе — историями о темных лошадках, которые меняют свою судьбу. Они сами по себе становятся источниками убедительных мифов — без них вера в меритократию померкла бы и умерла. Конечно, скептик возразит, что эти истории относятся к объективной реальности: система гаокао действительно производит экстраординарных атлетов-экзаменующихся, которые меняют свою судьбу, виртуозно проявляя достоинства. Без сомнения, такие люди существуют: сам Цзэюй был близок к воплощению этого идеала. Однако его ситуация также высвечивает проблему. Рассказы о темных лошадках — мифы, потому что в этом случае обещания превосходят реальность. В действительности такие промахи, как у Цзэюя, случаются гораздо чаще. В начале 1980-х годов казалось, что гаокао может стать важным лифтом мобильности для выходцев из сельской местности [Liang et al. 2012]. Однако в последние десятилетия эта лазейка сузилась [Wang et al. 2013; Yeung 2013; Yang 2006]. Исключения лишь подтверждают правило.

Но чем объясняется удивительная устойчивость историй успеха гаокао, этих мифов о меритократии? Ответ сложен, однако ключевой момент заключается в результатах экзаменов: часто представляемые как достижение, они на самом деле социально обусловлены. Индивиды не добиваются высоких результатов в вакууме, а скорее используют ресурсы, которые социологи в сфере образования, вслед за Пьером Бурдьё, называют различными формами капитала [Бурдьё 2001, 2002; Бурдьё, Пассрон 2007]. Семьи полагаются на связи, чтобы устроить детей в хорошие школы (это социальный капитал). Аналогичным образом дети с  образованными родителями получают преимущество в учебе благодаря академическим знаниям своей семьи, предположительно обеспечивающей превосходную домашнюю среду (это культурный капитал). А богатые родители, то есть обладающие большим экономическим капиталом, могут трансформировать его в другие формы капитала: например, компенсировать дефицит социального, подкупая школьных чиновников, или

[23]

культурного капитала, оплачивая внеклассные занятия. Целью выступает приобретение того, что социологи называют символическим капиталом, парадигму которого формируют документы об образовании [Bourdieu 1991; Бурдьё 2001, 2002; Бурдьё, Пассрон 2007].

В итоге добившиеся значительных успехов в учебе обычно имеют в своем прошлом нечто особенное, что сделало такие достижения возможными. В историях темных лошадок и лучших на экзаменах люди, как правило, видят отражение героических способностей отдельных личностей. Однако чаще всего чемпионы не добились бы таких успехов в одиночку. Дочь фермера, поступившая в университет Цинхуа (который занимает первое место в рейтинге китайских вузов вместе с Пекинским университетом), в  то же время приходится племянницей старшемупреподавателю средней школы. Сын рабочего-мигранта, поступивший в Пекинский университет (также известный как Университет Бэйцзин), с раннего возраста был отдан на воспитание образованной тете, которая охотно взяла на себя эту обязанность, поскольку ее менее образованный брат или сестра материально поддерживали ее во время учебы в вузе. Необычайная мотивация отца Цзэюя, безусловно, сыграла роль в успехе сына.

Однако гаокао и подобные ему экзамены, по сути, сводят на нет вклад родителей, родственников, учителей и школ. Не учитывая его, результаты тестов преувеличивают степень собственных усилий сдающих, отчего родители и дети рассматривают эти результаты как индивидуальные достижения.

Гаокао не только отбирает по заслугам, но и формирует веру в индивидуальные заслуги. Я бы сказал, что в определенном смысле экзамен также создает отдельных личностей, и в этом заключается его важная культурная функция. Даже в высоко-эгалитарных обществах, в основе которых лежали различные объединения, у каждого человека имелось собственное тело, желания, личные качества и пр. Однако люди неизбежно связаны с социальным контекстом; они существуют только в диалоге и взаимодействии с другими. Важно отделить общечеловеческий опыт обладания телом, личными качествами и т. д. от культурно-спе-

[24]

цифических представлений индивидуализма. Последние в значительной степени связаны с понятием об индивидуальных заслугах, по всей видимости, которое весьма распространено в таких сложных рыночных обществах, как Китай.

Китайское общество представляет особый интерес сочетанием высокой степени индивидуализма и сильного акцента на семейных связях и социальных отношениях. Второе, по утверждению китайских антропологов, утрачивается: общество становится все более индивидуалистическим в результате экономических реформ [Hansen 2015; Yan 2003]. Это, безусловно, верно. Благодаря рыночным реформам все более широкие слои населения втягиваются в атомизирующую культурную этику экономической конкуренции, где «человек человеку волк», и нарциссического стремления к личному счастью. Однако в некоторой степени эти научные постулаты недооценивают историю индивидов и индивидуализма в Китае. Китай уже давно обладает высокоразвитой формой безличной бюрократии [Yang 1994]. За столетия до того, как подобные экзамены были приняты на Западе, имперские гражданские экзамены в Китае (и аналогичные им в Корее и Вьетнаме) развивали и превозносили миф об индивидуальных заслугах посредством открытых и анонимных конкурентных экзаменов [Elman 2013; Woodside 2006].

Как и раньше, этот миф влечет значимые социальные и психологические последствия. Подобно предшествовавшей императорской экзаменационной системе, гаокао превращает общественный труд родителей, учителей и школ в меру индивидуальных заслуг, выраженную тестовым баллом или экзаменационным рейтингом, наделяющими успешного кандидата харизмой — качеством, подобным божественному дару [Вебер 1988]. Бурдьё сказал бы, что экзамен поощряет ошибочно принимать социальный труд (в форме социального, культурного и экономического капитала) за индивидуальные заслуги [Бурдьё 2001, 2002; Бурдьё, Пассрон 2007]. Так миф об индивидуальных заслугах формирует то, что социальные мыслители называют идеологией. В обиходе под ней обычно понимают набор убеждений или идей, которые продвигает правительство, партия или организация, однако

[25]

антропологи и социальные теоретики дают ей более специализированное определение. Проще говоря, идеология — это культурная система убеждений и практик, которая закрепляет неравный статус-кво [Маркс 1988]. Марксистские мыслители иногда называют идеологию «ложным сознанием». Рассматривая заслуги через искажающую призму идеологии, люди склонны как чрезмерно преувеличивать их в случае успеха, так и винить себя за неудачи. Цзэюй сетует на недостаток «психологического настроя», но несомненно, что социальное неравенство также воспрепятствовало ему в достижении мечты.

Словом, две стороны мифа о  меритократии указывают на противоречие. Несмотря на ложное обещание социального уравнивания (первый миф о меритократии), гаокао обращает большинство китайцев в веру в индивидуальные заслуги (второй миф о меритократии). Почему экзаменуемые и их семьи продолжают верить в  относительную справедливость гаокао и,  как следствие, в справедливость того жребия, который выпадает им в жизни, несмотря на огромные пропасти Китая в образовательных возможностях и достижениях? Это главный вопрос, поставленный в настоящей книге.

Теория ошибочного признания индивидуальных заслуг дает ответ лишь отчасти. При всей своей полезности она скорее предлагает аксиому, нежели объяснение. Процесс превращения общественного труда в индивидуальные заслуги в значительной степени остается «черным ящиком». Авторитетным объяснением можно считать воплощение труда родителей, родственников и  учителей (и  сопутствующих форм капитала) в  учениках [Bourdieu 1977, 1984, Бурдьё 2002]. Однако такой подход нивелирует достоинства экзаменуемых. Например, он мало объясняет отличия трудолюбия или настойчивости от самообладания или удачи, а также роль этих качеств на экзамене; и не только сводит на нет заслуги, но принижает и труд. Родители, родственники и учителя прикладывают гораздо больше усилий, чем можно было бы предположить на языке трансформаций капитала. Их труд представляет собой не простое вливание капитала, а включает в себя большой компонент того, что Тереза Куан [Kuan 2015]

[26]

называет искусным распоряжением вещами, то есть созданием условий, способствующих успеху.

У теории ошибочного признания есть и другой недостаток: она склонна рассматривать отдельные судьбы и личности как обусловленные объективными социальными структурами, не уделяя должного внимания личным действиям и моральным усилиям. Социальные теории в основном рассматривают отношения между структурой и агентностью, а теория ошибочного признания тяготеет к структуре. В социологии Бурдьё классовое положение человека и его социальное окружение более или менее предопределяют результаты его образования. Это полезная модель для выявления закономерностей неравенства, но она сводит человеческий опыт к механическому выполнению социальных предначертаний. В своем изложении, чтобы в полной мере отдать должное экзамену, я оставляю пространство для случайных событий, сильных личностей и исключительных моральных усилий.

Если гаокао — машина для преобразования общественного труда в индивидуальные заслуги, то моя цель в этой книге — заглянуть в этот «черный ящик» и изучить его работу. В частности, я хочу подчеркнуть роль самих участников тестирования. Ошибочное признание общественного труда за индивидуальную заслугу происходит не автоматически, а требует огромных душевных усилий тех, кто находится в центре этой драмы. Экзаменуемые усердно работают в течение 12 лет (что в их возрасте составляет большую часть жизни), чтобы обрести культурный ́ потенциал и  качества, необходимые для участия в  экзамене. Именно этот труд, наряду с усилиями родителей, школ и других людей, приводит в движение механизм ошибочного признания.

Это подводит нас к очередному важному аспекту экзамена, которому не принято уделять внимание, а именно — мотивации. Система гаокао помогает оправдать и воспроизводить социальное неравенство, однако что заставляет экзаменуемых так усердно трудиться? Неужели их просто обманом заставили поверить в идеологию? На мой взгляд, такая формулировка не делает им чести. Скорее, экзаменуемые и те, кто их поддерживают (учителя, родители и руководство школ), стремятся воплотить миф о ме-

[27]

ритократии, пусть даже сами часто и болезненно осознают его противоречия. В какой-то степени экзамен навязывается экзаменуемым; многие не видят иного выбора, кроме как участвовать в  соревновании. У  большинства экзаменуемых завышенное представление о своих шансах, но они также понимают, что система образования в Китае несправедлива. Тем не менее большинство жаждет добиться признания, которое дает экзамен, и поэтому охотно подчиняется его дисциплине. Ради этого они неустанно трудятся, развивая способности и качества, которых требует успех, и  в  основном благоговеют перед гаокао, хотя и сохраняют двойственное отношение к китайской системе образования в целом.

Эта книга освещает морально-этические аспекты гаокао и подобных экзаменов. Стандартизированные экзамены принято критиковать за безнравственность сведения человека к тестовому баллу, а образования — к соревнованию [Kohn 2000]. Я разделяю эти критические замечания. Но для того, чтобы добиться долгосрочного успеха в реформировании экзаменационных систем, необходимо понять их культурное значение, особенно то, как ими пользуются сами экзаменуемые, чтобы наполнить жизнь экзистенциальным смыслом. Применяя этот подход, я опираюсь на работы в области антропологии и социологии образования, которые фокусируются на неявных уроках школьного образования, часто неосознанных ценностях, привычках и идеалах характера, которые дети приобретают, посещая школу [Бурдьё, Пассрон 2007; Foley 1990; Demerath 2009; Staff ord 1995; Willis 1981]. Эти уроки нередко имеют большее значение в жизни детей, чем содержание учебников. Если последнее можно забыть, то первое остается на всю жизнь.

Антропология, в чем состоит ее большой вклад в изучение образования, позволяет анализировать образовательные системы в широкой сравнительной перспективе: гаокао можно плодотворно сравнивать не только с экзаменами, но и другими типами явлений в разных культурах. Опираясь на нее, в последующих рассуждениях я исхожу из того, что гаокао — судьбоносный обряд перехода: типичное социальное событие, с помощью которого люди

[28]

пытаются достичь общественного признания олицетворением высших культурных добродетелей. Достоинства в гаокао включают в себя трудолюбие, упорство, самообладание, почтительность к родителям, а также божественную благосклонность или удачу.

[29]

Цитируется по изд.: Хоулетт З.М. Недовольство меритократией. Государственный вступительный экзамен в вуз в Китае: тревоги и надежды. Блстон / СПб., 2023, с. 21-29.