Парламент Англии на 1604 год (Юм, 2001)

На следующем собрании, где король Яков имел случай показать свою ученость и красноречие, дух свободы обнаружился в большей степени, нежели среди епископов и богословов. Уже готов был собраться парламент (19 марта), так долго откладывавшийся из-за вспыхнувшей в Лондоне чумы, которая свирепствовала с такой силой, что, согласно подсчетам, унесла свыше тридцати тысяч жизней, притом что общее население города составляло тогда немногим более ста пятидесяти тысяч человек

Речь, которую произнес король при открытии парламента, вполне отражает его характер, доказывая, что Яков обладал скорее обширной эрудицией и литературными способностями, нежели политическим благоразумием и сколько-нибудь верным чувством приличия и такта 19. И хотя немногие произведения эпохи превосходят это сочинение изяществом слога и глубокомыслием, ему все же недостает величественной краткости и благородной сдержанности, столь подобающих королю в его обращении к высшему совету нации Тем не менее мы находим здесь следы замечательного прямодушия — в том месте, где Яков искренне признает свою чрезмерную уступчивость к ходатайствам всевозможных просителей 20, слабость, которую он обещает исправить, но которая осталась с ним до конца его правления, доставляя ему немало неприятностей и хлопот Первый вопрос, коим занялась палата общин, имел огромную важность для защиты ее привилегий, и здесь депутаты не обнаружили недостатка ни в твердости духа, ни в хладнокровной решимости.

В более ранние периоды английской истории влияние палаты общин на весах конституции было столь невелико, что ни корона, ни народ, ни

[14]

даже сама палата не придавали особого значения вопросу о порядке избрания и продления полномочий ее членов. Обычно после того как парламент распускался на каникулы, канцлер, пользуясь своей дискреционной властью, по собственному усмотрению назначал новые выборы для замены тех членов, которые, на его взгляд, были неспособны посещать парламент в следующую сессию ввиду забот по службе, болезни или иных препятствий. Подобная практика предоставляла этому министру, а следовательно, и государю неограниченную возможность по собственной воле формировать состав представителей нации; и однако она вызывала так мало подозрений, что сами же общины, без всякого нажима или интриг со стороны двора и вопреки некоторым своим прежним постановлениям, одобрили ее в двадцать третий год правления Елизаветы 21. Некоторые депутаты, прежде замещенные по болезни и затем поправившие свое здоровье, явились тогда в палату и потребовали восстановления своих прав, но авторитет канцлера был столь велик, что из одного лишь уважения к этому лицу решение его было исполнено и новые члены сохранили свои места.

Корона таким образом получила опаснейшую прерогативу, и однако — и это превосходно характеризует дух века или, скорее, те каналы, по которым циркулировала тогда реальная власть, — корона видела в этом полномочии так мало ценности, что уже через два дня канцлер сам уступил его общинам, предоставив им право в каждом отдельном случае решать вопрос о вакантных местах в своей палате. Когда же в конце сессии опять встал вопрос о распоряжениях канцлера о новых выборах, общины были так мало встревожены описанным прецедентом, что, хотя и вернули в свой состав некоторых прежних членов, чьи места освободились по причине легких недомоганий, тем не менее подтвердили решение канцлера относительно тех случаев, где болезнь казалась опасной или неизлечимой 22.

В защите своих привилегий они ограничились постановлением о том, что во время сессии парламента ни одно распоряжение о новых выборах или о законности избрания какого-либо члена не может быть издано без согласия самой палаты. Но в правление Елизаветы, как и в предшествующие царствования, сессии парламента не превышали по своей продолжительности двенадцатой части его вакаций, и таким образом на время последних власть канцлера, если ему было угодно ее употребить, подтверждалась или, по крайней мере, сохранялась упомянутым постановлением в прежнем, ничем не ограниченном виде.

В следующем парламенте самовластие королевы проявилось еще более откровенно и впервые внушило общинам тревогу. При полном отсутствии вакансий канцлер издал распоряжение о новых выборах; когда же этот инцидент вызвал споры, королева направила в палату послание, указав ее членам, что их вмешательство в подобные предметы есть недопустимая дерзость. Эти вопросы, объявила королева, находятся в исключительном ведении канцлера; для разрешения же всех споров по поводу выборов ему предписано устраивать особые совещания с судьями. Через несколько дней общины имели мужество постановить, что «если после

[15]

законного избрания двух рыцарей от какого-либо графства будет издано без согласия самой палаты распоряжение о новых выборах, то этот акт надлежит считать опаснейшим прецедентом; что обсуждение и окончательное разрешение этого и подобных ему споров относятся к исключительному ведению палаты и что лорд-канцлер не должен получать никаких посланий, даже с целью осведомления о том, что он уже успел предпринять по данному вопросу, ибо такой образ действий есть нарушение прав и привилегий палаты» 23. Перед нами самый важный и едва ли не единственный пример смелой защиты парламентом своих прав, который можно встретить в царствование этой государыни.

Людей, ограниченных в правах по причине долгов или правонарушений, судьи 24 объявили неспособными к занятию мест в палате, где эти лица сами должны быть законодателями; но это решение суда нередко игнорировалось. Однако я обнаруживаю, что когда возник вопрос о соответствующих правах Вогена 25 и последний доказал, что все его долги были взяты под залог и большей частью честно погашены, ему разрешили сохранить место в парламенте ввиду этих смягчающих обстоятельств, из чего с ясностью следует, что при отсутствии таковых оно бы освободилось по причине ограничения депутата в правах 26.

Созвав этот парламент, Яков издал прокламацию 27, где среди многих советов и увещаний, коими монарх, как добрый наставник, щедро награждал свой народ, он строго ему запрещает избирать в палату общин ограниченных в правах лиц. Он добавляет: «Если кто-либо, не будучи избран законным образом, в согласии с существующими на сей счет актами и статутами и в соответствии с целями, содержанием и истинным смыслом настоящей прокламации, осмелится занять в парламенте место рыцаря или горожанина, то всякий подобный нарушитель закона должен быть подвергнут денежному штрафу или тюремному заключению». Королевская прокламация недвусмысленно приравнивалась здесь к закону, причем в столь важном пункте, как право быть избранным, и это обстоятельство можно было бы счесть весьма тревожным, не будь у нас причин думать, что данная мера, принятая уже в самом начале правления Якова, проистекала скорее из неловкой поспешности и неверного расчета, нежели из какого-либо серьезного умысла посягнуть на привилегии парламента 28.

Сэр Френсис Гудвин стал членом палаты общин от графства Бекингемшир; вопрос о законности его избрания был, как обычно, передан на рассмотрение лорда-канцлера (32). Канцлер, признав сэра Френсиса ограниченным в правах, назначил новые выборы 29, и вместо Гудвина от Бакингемшира был избран сэр Джон Фортескью. Однако палата первым же своим актом аннулировала решение канцлера и вернула депутатское место сэру Френсису. Лорды, действуя по внушению короля, предложили провести конференцию палат (33)  по этому вопросу, но встретили категорический отказ общин, сославшихся на то, что данный предмет всецело относится к их собственным привилегиям 30. При этом общины решили предоставить королю через своего спикера (34)  особую ремонстрацию(35), где

[16]

утверждалось, что, хотя согласно форме вопросы о результате выборов передаются в канцлерский суд(36), исключительное право судить о законности избрания депутатов принадлежит самой палате, а не канцлеру 31.

Рассерженный Яков приказал созвать конференцию с участием палаты и судей, чье мнение по данному вопросу совершенно расходилось с позицией общин.

Устроить эту конференцию, заявил Яков, он велит в качестве абсолютного короля 32, — эпитет, надо полагать, не слишком приятный для английских ушей, однако уже ставший для них до некоторой степени привычным благодаря речам королевы Елизаветы 33. Он добавил, что все их привилегии происходят из королевского пожалования, и выразил надежду, что они не будут обращены против монарха 34, — мнение, которое, судя по ее образу действий, разделяла также и королева Елизавета и которое было руководящим принципом для ее министров и придворных, равно как и главной пружиной всей системы ее правления.

Общины пришли в некоторое замешательство. Теперь их глаза открылись, и они ясно увидели последствия этой власти, присвоенной некогда канцлером; власти, которой их предшественники в известных случаях слепо подчинялись. «Подобные действия, — заявил один из членов, — уничтожают свободу выборов в графствах, поскольку отныне избран может быть лишь тот, кто угоден королю и совету. А значит, нам следует с твердостью, искренностью и благоразумием встать на защиту нашей привилегии. И это не должно быть истолковано как неуважение к власти; нет, это лишь законное стремление сохранить наши общие права, которые унаследовали мы от предков и которые мы по всей справедливости обязаны передать потомкам» 35. Другой депутат сказал 36: «Это можно назвать quo warranto(43) для будущих посягательств на все наши свободы». «Такой образ действий, — добавил третий, — позволит канцлеру получить парламент, составленный из угодных ему людей. Любое внушение от любого лица может стать поводом для указа о новых выборах. Итак, дело сводится к следующему простому вопросу: кто должен обладать властью — парламент или суд лорда-канцлера?» 37.

Несмотря на этот ревностный дух свободы, обнаружившийся теперь в палате общин, их почтение к монарху было так велико, что они назначили особый комитет для совещания с судьями в присутствии короля и совета. В ходе этой конференции вопрос о законности оспариваемой практики показался Якову несколько более сложным, чем это представлялось ему вначале, и чтобы выйти из затруднения с некоторым достоинством, король предложил палате освободить места обоих депутатов, Гудвина и Фортескью, и назначить новые выборы. Гудвин не возражал, и общины согласились на эту меру, но так, что, выказывая всевозможное почтение королю, они тем не менее гарантировали на будущее свободное владение своими местами и закрепляли за собой исключительное право судить о выборах и о законности их результатов 38.

Подобного рода право, весьма важное для осуществления всех других прав парламента, которые сами по себе столь необходимы для защиты

[17]

народных свобод, нельзя счесть незаконным покушением со стороны общин в нем следует видеть неотъемлемую привилегию, счастливо избавленную от двусмысленного положения, в котором оказалась она из-за небрежности предшествующих парламентов Тогда же в связи с делом сэра Томаса Шерли(44) общины утвердили за собой право наказывать тех, по чьим доносам кто-либо из членов палаты будет арестован, а также должностных лиц, которые подвергнут депутата аресту или заключат под стражу. По поводу защиты общинами данной привилегии можно повторить сказанное выше 39.

В это время по всей Европе и особенно в Англии в человеческих умах произошел постепенный, но полный переворот Правда, словесность возродилась еще в предшествующем веке, однако прежде занимались ею главным образом лица, далекие от мирских забот, и лишь теперь интерес к ней стал распространяться среди людей света Искусства, как механические, так и свободные, совершенствовались день ото дня, мореплавание распространилось по всему земному шару, путешествия стали приятными и безопасными, а общая система европейской политики приобрела более сложный и универсальный характер.

Вследствие этого повсеместного брожения человеческие понятия расширились, и отдельные части средневековых государственных устройств, долгое время, казалось, пребывавшие в косной неподвижности, всюду начали действовать и приходить в столкновение друг с другом. На континенте, где потребность в дисциплинированном и обученном войске вызвала к жизни постоянные армии, государи силой или хитростью брали верх над народными свободами и, как правило, добивались неограниченной власти В Англии же любовь к свободе, которая при отсутствии внешних препятствий расцветает в благородных натурах до необыкновенной степени, обрела новую силу, но теперь ею руководили более широкие взгляды, подобающие развитому уму, который день ото дня становился все более обычным среди людей знатных и хорошо воспитанных Близкое знакомство с драгоценным наследием древности внушало благородным сердцам любовь к более свободному государственному устройству, порождая в них честолюбивое стремление подражать тем мужественным добродетелям, которые, в столь живых образцах и столь волнующих выражениях, прославили греческие и римские авторы Строгое, хотя и популярное правление Елизаветы стеснило этот поднимающийся дух весьма узкими пределами, но когда трон унаследовала династия новая и чужеземная, государь, которого меньше боялись и меньше любили, нация тотчас же обнаружила признаки более свободного и независимого образа мыслей.

К счастью, государь этот не обладал ни достаточной проницательностью, чтобы заметить указанные перемены, ни достаточной ловкостью и энергией, чтобы остановить их уже в самом начале. Сознавая недостаток личной популярности и потому ревниво заботясь о привилегиях короны, он создал в своем уме отвлеченную теорию абсолютной монархии, кото-

[18]

рую, как он искренне полагал, лишь немногие из его подданных — исключительно изменники и бунтовщики — поколеблются с чистой совестью принять Куда бы ни обращал он свой взгляд, все вокруг лишь укрепляло его предрассудки Сравнивая себя с другими наследственными государями Европы, Яков вообразил, что, обладая тем же титулом, он имеет право на те же прерогативы, совершенно не приняв в расчет ни недавних новшеств, введенных этими государями, ни военной силы, на которую опиралось их могущество Почти абсолютную власть монарха, существовавшую в Англии более столетия и особенно обширную в последнее царствование, он объяснял исключительно королевским саном и происхождением, а вовсе не характером и образом действий отдельных монархов или сложившимися тогда обстоятельствами. Даже оппозиция, с которой пришлось ему бороться в Шотландии, еще более утвердила короля в его стремлениях, ибо там он мог наблюдать, как сопротивление власти монарха в то же самое время попирает всякий закон и порядок, открывая путь бесчинствам полудикой знати или еще более возмутительным дерзостям мятежных проповедников А потому он считал, что, согласно наследственному и божественному праву, вся законная власть сосредоточена в его особе, и мнение это могло бы оказаться опасным и даже губительным для английской свободы, если бы его кажущаяся очевидность и твердое убеждение короля в собственной правоте не побудили Якова полагаться только на свое право, не предпринимая ни малейших мер, военных или политических, для того чтобы это право поддержать Таковы были противоположные воззрения парламента и короля по восшествии на престол шотландской династии, причем в парламенте они только начали зарождаться и ясно обнаруживаться 40, тогда как в государе твердо укрепились и исповедовались им совершенно открыто(48)

Твердость и благоразумие палаты общин проявились не только в защите собственных привилегий, но и в попытке (в тот раз, впрочем, безуспешной) освободить английскую торговлю от оков, которые наложила на нее Елизавета своей монаршей прерогативой, или, было бы лучше сказать в данном случае, своим неразумным деспотизмом Король Яков уже отменил по собственному почину все многочисленные монопольные патенты (49), пожалованные его предшественницей и чрезвычайно стеснявшие все отрасли отечественной промышленности, в Англии, однако, продолжали существовать привилегированные компании (50), и еще одна разновидность монополии, по вине которой почти вся торговля с заграницей (кроме французской) оказалась в руках кучки жадных оптовиков, а любые надежды на будущее улучшение дел в коммерции навсегда приносились в жертву мелким и преходящим выгодам государя Компании эти отбирались совершенно произвольно, однако их привилегии были столь обширны, что почти вся английская торговля сосредоточилась в Лондоне, и мы обнаруживаем, что таможенные сборы лондонского порта составляли 110 тысяч фунтов в год, тогда как все прочие порты королевства давали лишь 17 тысяч фунтов 41.  Более того, всю лондонскую

[19]

торговлю контролировали около двухсот горожан 42, которым было совсем нетрудно, сговорившись между собой, устанавливать выгодные им цены на любые предметы вывоза и ввоза. Комитет, назначенный для расследования этого чудовищного злоупотребления, одного из величайших в английской истории, упоминает как об известном и бесспорном факте (хотя и противоречащем нынешнему общепринятому мнению) о том, что в течение всего предшествующего царствования английское судоходство и торговый флот постепенно приходили в упадок 43. И хотя нет ничего более обыкновенного, даже в самые цветущие эпохи, чем жалобы на упадок торговли, однако упомянутое недовольство могло быть естественным следствием подобных произвольных установлений, действовавших в то самое время, когда во всех других государствах Европы, кроме Шотландии, торговля пользовалась полной свободой и поощрением.

Стремясь таким образом освободить от стеснений торговые и промышленные слои, общины попытались также избавить земельную собственность от бремени опеки 44 и уничтожить остатки феодального права, от которых все еще страдала нация. Интересы короны в этом деле были должным образом учтены, а предложенное средство рассматривалось не как вопрос права, но как предмет милости и доброй воли монарха. Был подсчитан общий доход короля от права опеки и вассальных повинностей (51); отказ от этих прерогатив предполагалось возместить отдельным надежным источником денежных поступлений. Но после дебатов в палате и конференций с лордами обнаружилось, что данный вопрос заключает в себе больше затруднений, чем их можно было с легкостью преодолеть в то время, и ни к какому определенному решению стороны тогда так и не пришли.

Та же судьба ожидала сходного рода попытку освободить нацию от неудобств, связанных с преимущественным правом короля приобретать товары по льготным ценам. Прерогативой этой чрезвычайно злоупотребляли поставщики двора 45, и общины изъявили намерение предложить королю 50 000 фунтов в год за ее отмену(52).

При обсуждении другого важнейшего вопроса, поставленного перед парламентом, общины выказали скорее упрямство, нежели сколько-нибудь верное понимание национальных интересов. С величайшим усердием и даже нетерпением король добивался унии(53) двух королевств 46. Особым счастьем, выпавшим его правлению, Яков по справедливости считал то, что ему удалось положить конец кровавой вражде соперничающих народов и объединить под одной властью весь остров, наслаждавшийся теперь внутренним миром и надежно защищенный от любых вторжений извне. Он надеялся, что его подданные в обоих королевствах, вспомнив о прежних бедствиях, не только преисполнятся любви и благодарности к его драгоценной особе, но и почувствуют сильнейшее желание навсегда застраховать себя от подобных несчастий через полное объединение парламентов, законов и привилегий Англии и Шотландии. Яков не учел, что память о прошлом все еще действует на человеческие предрассудки пря-

[20]

мо противоположным образом, поддерживая между обеими нациями ту ненависть, которая в прежние времена доходила до крайности и не могла ослабеть так быстро. И чем упорнее добивался король принятия столь полезной меры, тем неохотнее шел ему навстречу английский парламент: необыкновенное рвение монарха парламент приписывал его пристрастию к прежним подданным, на которое, по мнению депутатов, они имели повод сетовать в других случаях. А потому их почтительность к королю не пошла дальше создания специальной комиссии из 44 англичан, которые должны были встретиться с 31 шотландским представителем для обсуждения условий унии; комиссии, не имевшей, однако, никаких полномочий ставить вопрос о ее принятии 47.

Тот же дух независимости и, пожалуй, ничуть не больше здравомыслия палата общин проявила и тогда, когда некоторые ее члены, близкие ко двору, поставили вопрос об ассигнованиях короне. Тщетно указывали депутатам на то, что хотя король и получил субсидию, утвержденную парламентом для Елизаветы, но так и не собранную до ее кончины, субсидия эта была обременена долгами королевы, равными ее полной сумме; что мир с Испанией все еще по-настоящему не заключен, а Ирландия по-прежнему обходится королю очень дорого; что переезд из Шотландии короля, а затем королевы и королевской семьи, сопровождавшиеся громадным стечением народа, вовлекли монарха в немалые расходы; и что подобно тому, как придворные, ожидавшие от короля по восшествии его на престол больших, чем обычно, милостей, добились своего и не были разочарованы щедростью Якова, так и государь, в свою очередь, вправе рассчитывать на некоторые знаки преданности и любви со стороны народа и на известное внимание к собственным нуждам. Все эти речи не произвели на палату общин никакого впечатления; стало очевидно, что большинство палаты твердо решило отказать королю в любых субсидиях. Между тем бремя правительства было тогда для народа удивительно легким, и то самое обстоятельство, которое нам сейчас может показаться побуждением к известной щедрости, явилось истинной причиной того, что парламент неизменно выказывал поразительную сдержанность и экономность. Общины еще не привыкли раскошеливаться так же великодушно, как это научились делать их преемники, чтобы удовлетворить потребности своего суверена, и самая скромная просьба, сколь угодно обоснованная, казалась им неразумной и чрезмерной претензией. По-видимому, общины стремились ввергнуть корону в еще большую нужду: они отклонили билль, представленный в нижнюю палату лордами и предусматривавший навечное закрепление коронных земель за наследниками короля без права отчуждения 48. Вероятно, щедрая раздача этих земель Елизаветой убедила Якова в необходимости такого закона, общинам же открыла глаза на то, как выгодно им будет отказать королю в его принятии.

Желая скрыть свою досаду по поводу субсидий, которая могла быть не лучшим образом истолкована как в Англии, так и за границей, Яков направил в палату специальное послание 49 (7 июля); он заявил депута-

[21]

там, что ни в каких субсидиях не нуждается, слишком поспешно отказываясь от того, чего ему никто не предлагал. Вскоре он объявил перерыв в работе парламента, обнаружив при этом в своей речи явные знаки неудовольствия. Уже в самом начале своего правления король нашел повод публично сетовать на дерзко-беспокойный дух пуританской партии и на то недоброжелательство к особе монарха, которое стремилась она внушить общинам. Эти жалобы не были лишены оснований, а пуритане действительно обладали немалым весом в парламенте, ибо, едва почувствовав себя свободными от деспотической власти Елизаветы, общины подали прошение о конференции с лордами, а также особую петицию к королю, причем цель обоих документов заключалась в том, чтобы добиться смягчения церковных законов к выгоде пуритан 50. Главным предметом недовольства были крестное знамение при крещении и стихарь, однако решения, судя по всему, ожидали исключительно от монаршей прерогативы делать изъятия(54) из существующих законов 51. В парламентских бумагах, которые содержат упомянутые прошение и петицию, мы находим свидетельства неистовой злобы общин против католиков, а также свойственного этому собранию духа крайней нетерпимости 52.

[22]

Цитируется по изд.: Юм Д. Англия под властью дома Стюартов. Том I. Спб., 2001, с. 14-22.

Примечания

19. King James's Works, p 484 etc , Journ 22d March, 1603, Kennet, p 668

20. King James's Works, p 495, 499

21. Journ January 19, 1580

22. Journ March 18, 1580, D'Ewes, p 430

23. D'Ewes, p 397

24. 39 г Генриха VI

25. Journ Feb 8, 1580

26. В ходе сессии следующего парламента (35-й год правления Елизаветы) общины после долгих дебатов приняли специальное постановление о том, что человек, ограниченный в правах, может быть избран (D'Ewes, p 518) Но поскольку этот вопрос был предметом горячих споров, то король мог счесть, что данное постановление парламента законом не является и что его собственное решение обладает большим весом Можно также допустить, что он попросту ничего не знал об этом постановлении Королева Елизавета в речи к своему последнему парламенту выразила недовольство тем, что палата допускает в свой состав лиц, ограниченных в правах, и назвала подобный образ действий возмутительным злоупотреблением.

27. Jan 11, 1604, Rymer, vol 16, р 561.

28. По сообщению герцога Сюлли, король Яков был убежден, что в первый год своего правления ни один государь не должен начинать никаких важных дел — принцип, разумный сам по себе, и вполне соответствовавший его осторожному, чтобы не сказать робкому, характеру Легкость, с которой король отступил от этого правила, служит еще одним доказательством того, что ничего дурного он не замышлял Но если бы уже в эту эпоху были точно определены привилегии парламента или ясно ограничены полномочия короны, то разве пришло бы королю в голову, что его прокламации способны регулировать порядок парламентских выборов.

29. Winwood, vol 2, р 18, 19

30. Journ 26th March, 1604

31. Journ 3d April, 1604

32. Когда герцог Лерма настойчиво убеждал сэра Чарльза Корнваллиса(37), посла короля Якова в Мадриде, вступить в союз с Испанией, сэр Чарльз отвечал министру, что «хотя Его Величество — монарх абсолютный и потому никому не обязан давать отчет в своих действиях, однако государь это столь добрый и милостивый, столь искренно стремящийся снискать любовь своих подданных и доставить им радость, что, я уверен, он не сочтет возможным предпринимать какое-либо важное дело, не познакомив их прежде со своими замыслами» (Winwood, vol 2, р 222) В предисловии к «Истории мира»(38) Уолтера Рэли есть такое место «Опираясь на грубую силу и принуждение, Филипп II попытался сделать себя не просто абсолютным властителем над Нидерландами, подобно королям и монархам Англии и Франции, но, словно турецкий султан, растоптать и уничтожить все их естественные и основные законы, привилегии и старинные права» В «Исследовании об импозициях» Джона Девиса (с 161) мы находим следующее место «Итак, из этого сравнения мы видим, что король Англии лишь слегка прикасается к своим подданным мизинцем, тогда как прочие владыки и государства всей тяжестью налегают на свои народы Какова же причина этого несходства. Откуда оно происходит' Конечно, не из различий в обширности монаршей прерогативы, ибо король Англии является столь же абсолютным монархом, как и любой другой император или король, и обладает столькими же прерогативами, неотделимыми от его короны» Выступая по делу Корди, Эдуард Кок говорил «Соглас[1]но древним законам государства, Англия есть абсолютная монархия (39), а ее король наделен полной и неограниченной властью, прерогативой и юрисдикцией, являясь верховным владыкой всех лиц в пределах своего королевства» Спенсер, рассуждая о некоторых пожалованиях английских королей ирландским корпорациям, замечает «Хотя все эти привилегии в первое время были допустимыми и, вероятно, обоснованными, однако теперь они стали в высшей степени неразумными и стеснительными. Но все они могут быть с легкостью упразднены высшей властью прерогативы ее величества, против которой ее собственные прежние пожалования не имеют силы и не могут приводиться в качестве аргумента» (State of Ireland, p 1537 Edit 1706) Тот же автор на с 1660 предлагает план наведения порядка в Ирландии, согласно которому королева должна учредить в каждом графстве должность начальника военной полиции Последний, в сопровождении восьми или десяти солдат, будет объезжать свое графство в поисках бродяг и дезертиров, изловив кого-нибудь из них в первый раз, он может подвергнуть его легкому наказанию, посадив на время в колодки, во второй раз — высечь плетьми, однако в третий раз он вправе повесить пойманного без суда и следствия на первом же дереве Автор полагает, что подобными полномочиями безопаснее наделить начальника военной полиции, нежели шерифа, ибо последний, получая доход от выморочного имущества казненного преступника, может почувствовать искушение вешать людей невинных Ясно, что речь здесь идет об абсолютной и даже деспотической власти, и из всех этих примеров мы можем заключить, что либо слово «абсолютный» имело тогда отличный от современного смысл, либо человеческие понятия об английском и ирландском правлении были иными Последний вывод кажется более справедливым В самом деле, слово «абсолютный», заимствованное из французского языка, всегда сохраняло первоначальное свое значение Между тем в ответе Карла I на «Девятнадцать предложений» (40) абсолютная монархия противопоставлена ограниченной, и там же признано, что король Англии абсолютным монархом не является, — столь существенно изменилось положение вещей уже к началу гражданской войны В трактате сэра Джона Фортес[1]кью(41) об ограниченной и абсолютной монархии, книге, написанной в правление Эдуарда IV (42), слово «абсолютный» имеет тот же смысл, что и ныне, а об английской монархии также сказано, что она не является абсолютной Следовательно, именно государи дома Тюдоров ввели эту форму правления, близкую к абсолютной монархии Предшествующих Тюдорам королей ограничивали бароны, последующих — палата общин Народ же, строго говоря, имел немного прав при обеих системах правления, но всего менее — при первой из них

33. Camden, in Kennet, p 375

34. Journ 29th March, 5th April, 1604

35. Journ 30th March, 1604

36. Ibid

37. Ibid

38. Но этот же самый парламент, выказавший столько твердости и здравомыслия в деле Гудвина, на третьей сессии сделал короне чрезвычайно странную уступку По внушению Его Величества совет исключил своим приказом из членов палаты Тоби Мэтьюза Парламент же не только подчинился этому произвольному акту, но даже издал распоряжение о новых выборах столь неопытными новичками в принципах свободы все еще оставались депутаты (См Протоколы засед парл (14 февраля 1609 г ) Король исключил Мэтьюза по причине перехода того в папизм к лицам, воспитанным в католической вере, Яков был снисходителен, однако терпеть не мог новообращенных. И, вероятно, именно враждебность общин к папистам и заставила их допустить подобный прецедент, не задумавшись о его последствиях. Уже пробудившееся, рвение свободы еще не стало в достаточной мере просвещенным

39. Journ 6th and 7th May, 1604

40. В то время люди даровитые и обладавшие широким умом уже усвоили принципы свободы, большей части англичан все еще неизвестные Сэр Мэтью Гэльс представил ремонстрацию против действий короля по отношению к парламенту во время последней сессии Ремонстрация, изложенная в вольнолюбивом духе и с замечательной логичностью, являлась произведением сэра Фрэнсиса Бэкона и сэра Эдуарда Сэндиза(45), двух самых талантливых и образованных людей в тогдашней Англии Она составлена от имени общин, но поскольку в парламентских протоколах ничего о ней не говорится, то мы должны заключить, что либо сами авторы, сознавая, что этот документ по своему духу и тону намного опережает общепринятые идеи эпохи, не решились представить его в палату, либо что он был по указанной причине палатой отвергнут Ремонстрация решительно отстаивает права и достоинство палаты общин между прочим в ней сказано, что дурному обращению, которое испытывали общины в конце правления Елизаветы, они подчинялись лишь из уважения к ее полу и возрасту. Здесь, однако, авторы ошибаются, поскольку и в начале, и в середине этого царствования с палатой обходились ничуть не лучше, и она не роптала Власть монарха оставалась одинаково деспотичной и при Марии, и при Эдуарде (46), и при Генрихах Седьмом и Восьмом (47). А углубившись в историю еще дальше, мы обнаружим, что хотя известного рода буйной баронской вольницы тогда было действительно больше, общины пользовались еще меньшим авторитетом.

41. Journ 21 May, 1604

42. Ibid

43. В жалобе, поданной в 1602 году корпорацией лоцманов, сказано, что с 1588 года, т е немногим более чем за 12 лет, количество судов и число матросов в Англии уменьшилось примерно на треть (Anglesey's happy future State of England, p 128, from sir Julius Caesar's Collections См Journ 21 May, 1601)

44. Journ 1 June, 1604

45. Journ 30 April, 1604

46. Journ 21 April, 1 May, 1604, Parliamentary History, vol 5, p 91

47. Journ 7th June, 1604, Kennet, p 673

48. Parliamentary History, vol 5, p 108

49. Journ 26 June 1604

50. Лабодри, французский посол, утверждает, что палата общин состояла преимущественно из пуритан (vol I, p 81).

51. Parliamentary History, vol 5, р 98-100.

52. Акт о признании короля, утвержденный этим парламентом, был составлен в самых пространных выражениях Парламент признал и подтвердил, что по кончине и преставлении Елизаветы, покойной английской королевы, корона Англии, по естественному праву рождения и по законному и бесспорному праву наследования, тотчас же перешла к его высокочтимому величеству как прямому, истинному, законному, ближайшему и единственному наследнику королевской династии этого государства (James 1,сар 1) Несмотря на свое преобладание в парламенте, пуритане не сочли нужным оспаривать этот важнейший конституционный пункт. В акте о признании королевы Елизаветы парламент провозглашает, что ее королевское величество, согласно божественным законам и в соответствии с установлениями и статутами государства, самым бесспорным образом является и по самому очевидному из прав должна быть нашей законнейшей государыней, верховной повелительницей и королевой и т д А значит, если парламент не упомянул о божественном праве Якова, то упущение это объясняется вполне случайным обстоятельством — тем, что данный оборот просто не пришел на ум составителю акта, ведь официальный титул Якова совершенно тот же, что у его предшественницы, божественное право которой недвусмысленно признавалось парламентом.