Военные преступления и справедливость

Не следует забывать о справедливости. По сути своей международное законодательство служит сводом нравственных принципов, которые признают правомерными все, кто ратифицирует соглашения и договоры. Мало того, подчеркивает Тейлор: в договорах и предписаниях «законы и правила ведения войны отражаются лишь частично». Примером является преамбула Гаагской конвенции 1 907 года о законах и обычаях сухопутной войны, провозглашающая: «В случаях, не предусмотренных принятыми... постановлениями, население и воюющие остаются под охраною и действием начал

[187]

международного права, поскольку они вытекают из установившихся между образованными народами обычаев, из законов человечности и требований общественного сознания». Поскольку вышеупомянутые постановления официально закреплены и общеприняты, имеет смысл рассмотреть их приемлемость - наравне с их политическим и социальным содержанием - в свете предписываемых людям обычаев, установившихся между образованными народами, а также законов человечности и общественным сознанием (толкуйте все это как хотите).

Относительно «установившихся между образованными народами обычаев». Судья Джексон писал в промежуточном отчете президенту (1945 год) : «Мы несем бремя нелегкой обязанности: следить за тем, чтобы поведение наше в нынешний тревожный период направляло всемирную мысль к более строгому соблюдению законов, определяющих международное поведение, и делало войну менее привлекательной для власть имущих - правителей, которые распоряжаются участью целых народов». И как же исполнили мы обязанность, лежавшую на США в послевоенные годы? Вопрос касается не только законности американских действий в свете Нюрнбергского процесса и соответствующих принципов, но и характера самих этих принципов.

В повествовании Тейлора о приговорах, вынесенных судьями во время Нюрнбергского процесса, обнаруживается коренной нравственный порок, присущий принципам, возникшим в итоге этих судебных процессов. Не признавая, что бомбардировки Северного Вьетнама составляют военное преступление, Тейлор замечает: «пускай даже законам, относящимся к этой области военных действий, следует быть иными, а только Нюрнберг отнюдь не создает почвы и прецедента для упомянутых обвинений» (стр. 1 42) . Но ведь наши воздушные налеты опустошили большую часть северо-вьетнамских земель, включая крупные города - за вычетом Ханоя и Хайфона. Причины, по которым закон о военных преступлениях не распространяется на американские бомбежки, излагаются прямолинейно:

[188]

«Поскольку [во Второй Мировой войне] ужасную игру, именуемую ковровыми бомбежками,

вели обе враждебные стороны - причем, страны антигитлеровской коалиции гораздо успешнее, - веские основания к тому, чтобы вменять немцам или японцам в вину разрушение городов, отсутствовали; обвинений подобного рода им и не предъявлялось. [стр. 140-141]

И гитлеровцы с их союзниками, и страны анти[1]гитлеровской коалиции проводили воздушные бомбардировки столь широко и беспощадно, что ни в Нюрнберге, ни в Токио об этом и не заговаривали». [стр. 89}

Сходным образом с германских адмиралов, нарушавших Лондонский морской договор 1 930 года, сняли все обвинения, выслушав свидетельские показания адмирала Нимица, заявившего: «немцы не делали на море ничего, что не делали бы наравне с ними британцы и американцы» (стр. 37). Нюрнбергский суд постановил: германские адмиралы не понесут никакой кары за попрание международных законов, ибо упомянутые законы «Попирались в ходе боевых действий обеими враждующими сторонами под давлением военной необходимости» (стр. 38) . И Тэйлор заключает: «Карать противника - особенно, противника уже разгромленного - за те же самые поступки, что совершались и победителями, вопиюще несправедливо; это равнялось бы надругательству над самой законностью» (стр. 39).

Опираясь на подобные комментарии, можно вывести рабочее определение тому, что в Нюрнберге считалось «военными преступлениями».

Преступные действия рассматривались в качестве преступных, лишь если совершались только побежденными, а не побежденным и победителями наравне. Совершенно верно: было бы истинным «Надругательством над самой законностью» карать разбитого врага за поступки, совершавшиеся также и карающими народами. Однако было бы и справед-

[189]

ливее и беспристрастнее карать за совершенные злодейства как побежденных, так и победителей. Такой возможности - Тейлор вообще умалчивает о ней - послевоенные трибуналы во внимание не принимали. Они предпочли «надругаться над самой законностью», ограничив свое определение военных преступлений рамками, дозволявшими не карать победителей.

Наш вывод касаемо того, что Нюрнберг был, скорее, расправой над побежденными, нежели дальнейшим повышением уровня международной нравственности, подкрепляется рассуждениями Тейлора о природе агрессивной войны. Несомненным достижением Нюрнберга, отмечает он, было учреждение понятия о преступлениях против мира: «Планирование, подготовка и развязывание агрессивной войны, или войны, попирющей основы международных договоров, соглашений и ручательств», или «соучастие в каком-либо плане или заговоре», вызывающем такую войну. «С точки зрения и основных международных законов, - пишет автор, - и широкой публики, выдающейся особенностью Нюрнбергского процесса было принятое решение: отдельные личности могут привлекаться к ответу за соучастие в планировании и развязывании "агрессивной войны"» (стр. 84) . «Бесспорно, одной из основных и первостепенных задач послевоенной политики, проводившейся правительством Соединенных Штатов, было утвердить в международном законодательстве понятие о преступности агрессивной войны"» (стр. 76) .

Однако, продолжает Тейлор, суд навряд ли мог бы решить вопрос: нарушили Соединенные Штаты  положения Устава Организации Объединенных Наций либо нюрнбергских документов, воспрещающие агрессию, или нет. Для начала, «доказать сам факт агрессии было бы почти невозможно». И в Нюрнберге, и в Токио страны антигитлеровской коалиции обладали доступом к секретным дипломатическим и военным документам - коих ни правительство Соединенных Штатов, ни южновьетнамские власти не представят никогда. «Полнейшие военные победы, подобные одержанной во Второй мировой, сравнительно редки в современной истории; а вообразить себе иные обстоятельства, дозволяющие открыть

[190]

секретные папки, весьма трудно» (стр. 118-1 1 9). Но ведь если только доступ к секретным папкам способен представить доказательства тому, что велась агрессивная война - значит, «несомненные достижения Нюрнберга» применимы исключительно в тех случаях, когда противник потерпел полнейшее военное поражение.

Кстати, рассуждая о доказуемости агрессии, Тейлор выглядит немного непоследовательным; похоже, он вполне доверяет исполнительным органам власти США, в одностороннем порядке признающим другие государства агрессорами - невзирая на то, что «доказать сам факт агрессии... почти невозможно». Он пишет: «до 1 965 года [я] поддерживал американскую интервенцию во Вьетнаме, ибо считал ее сдерживающим противодействием агрессивному вторжению, осуществляемым согласно духу и букве Устава ООН» (стр. 206) .

По мнению Тэйлора, американская исполнительная власть имела право самостоятельно решить, будто Северный Вьет[1]нам затеял агрессивную войну задолго до 1 965-го, и объединиться с Южным Вьетнамом в совместной самообороне от вооруженного нападения с севера - согласно статье 51 Устава ООН. И столь компетентны в этом вопросе были Соединенные Штаты, полагает Тэйлор, столь способны вынести подобное решение в одностороннем порядке, что незачем оказалось придерживаться параграфа 51-й статьи, требующего сразу и немедля докладывать Совету Безопасности о мерах, принятых при осуществлении права на самооборону, - или параграфа статьи 39-й, гласящего: «Совет Безопасности определяет наличие любой угрозы миру, любого нарушения мира или акта агрессии», решая, какие именно встречные меры надлежит принять.

Думаю, Тейлор преувеличивает, говоря, будто «доказать сам факт агрессии» Соединенных Штатов в Юго-Восточной Азии «было бы почти невозможно», - и недооценивает трудности, связанные с доказательством того, что США всего лишь участвуют в «В совместной самообороне от вооруженного нападения». Рассуждения Тэйлора об агрессивных войнах вообще, по-моему, выглядят всесторонне и весьма неубе-

[191]

дительными. А если задуматься о приемлемости принципов международного законодательства, закрепленных материалами Нюрнбергского процесса и другими документами, возникают и куда более серьезные вопросы.

Принципы эти формулировали представители национальных правительств, без участия представителей массовых народных движений, стремящихся такие правительства свергнуть или учреждающих революционное правление. Видный американский юрист Ричард Фальк считает: «помня про то, что нужно поддерживать международный мир и порядок, согласимся: способность управлять уже дает властям известное право зваться политически законными», а Томас Дж. Фарер говорит об «опасной задаче: [как определить,] где же, собственно, проходит черта, за которой повстанцы делаются достаточно влиятельны, чтобы с ними обходились на равных [чужеземные правительства] ? ». Это наблюдение чрезвычайно важно для нас, ибо сам Тейлор свято уверен: Соединенные Штаты помогали «сдерживать агрессию» на вьетнамской земле уже примерно в 1 962 году - том самом, когда, по оценкам представителей США в Сайгоне, Фронт Национального Освобождения поддерживала половина населения Южного Вьетнама. Мало того, никаких свидетельств тому, что северные вьетнамцы были замешаны в каких-либо вооруженных стычках, не отыскалось, - однако на вьетнамской земле было расквартировано десять тысяч американских солдат и офицеров; многие из них непосредственно участвовали в боях.

Бернард Фолл* заметил: «С 1961 года американцы, носящие военную форму США, гибнут во Вьетнаме. И гибнут

_____

* Бернард Фолл (1926-1 967) - один из самых видных специалистов-историков по Индокитаю в 50-60-ых годах прошлого века. Хомский считал его самым объективным и знающим экспертом по Вьетнамской войне. Фолл родился в еврейской семье в Австрии, но после прихода к власти нацистов семья бежала во Францию, где в возрасте 16 лет Фолл вступил в ряды Сопротивления, а затем и французской армии. В 50-ых он неоднократно бывал в Индокитае, где Франция вела безнадежную войну против коммунистов. В 60-ых он уже приезжал в расположение американских войск, ведущих ту же самую безнадежную войну. В 1 967 году подорвался на мине во время боевой операции в Южном Вьетнаме.

[192]

они, сражаясь». В марте 1 962 года наши правительственные чиновники признали, что американские летчики совершают боевые вылеты (бомбят наземные цели, обстреливают их на бреющем полете) . А когда пришел октябрь, сообщили: 30 процентов всех воздушных налетов в Южном Вьетнаме производятся пилотами из США. Под конец того же 1 962 года Соединенные Штаты непосредственно вели широкомасштабные боевые действия в дельте реки Меконг и на мысе Камау. В книге, опубликованной в 1 963 году, американский журналист Ричард Трегаскис приводит интервью с пилотами боевых американских вертолетов, рассказывавшими, как «Одичавшие ребята» из 362-й эскадрильи ради забавы расстреливали с воздуха мирных крестьян - жителей районов, «кишевших вьетконговцами». Сообщается также, что в 1962-м парашютисты-десантники из американских войск особого назначения, «переодетые в штатское, использовали самолеты с опознавательными знаками южновьетнамских военно-воздушных сил... и наносили удары по крупным вьетконговским отрядам, укрывавшимся в джунглях».

Короче говоря, можно с уверенностью утверждать: Соединенные Штаты собственными руками наносили боевые удары по южновьетнамским силам народного сопротивления уже в 1 962 году. Это можно справедливо и вполне обоснованно назвать «агрессивной войной» - коль скоро способность управлять уже дает людям известное право считать себя представителями политически законной власти. Но предположим на минуту, что справедливо и обратное - что правительствам, признанным крупнейшими державами, причитается законное право призывать помощь извне, дабы подавить вспыхнувшее на родной земле восстание, - а вот мятежники просить чьей-либо посторонней помощи не имеют права. Предположим также: этот «международный закон» остается в силе даже на землях, где повстанцы являются единственной

[193]

истинной властью в пределах огромных областей, и единственной политической организацией, получающей всенародную поддержку; на землях, где упомянутые «Мятежники» просят содействия у государства, от коего они отделены произволом чужой великой державы, ее интервенцией и диверсиями. Если это придуманное мною правило является точным толкованием преобладающей ныне системы международных законов, то следует единственный и неминуемый вывод: систему подобных законов следует отвергнуть и упразднить как безнравственную. Или, ради вящей точности, видоизменим наш вывод: такая система законов просто-напросто служит орудием имперской практики.

Подобные вопросы не затрагиваются Тейлором сколько-нибудь прямо - отчасти потому, что автор едва упоминает о периоде, предшествовавшем 1 965 году, - периоде, к которому они относились бы непосредственно. И все же, такие проблемы подразумеваются в размышлениях Тейлора о законности различных способов ведения войны. Уже отмечалось: Тейлор утверждает, что сама по себе воздушная война вовсе не противозаконна - пускай даже «Нюрнбергское безмолвие» по этому поводу наталкивает на размышления «Особо уместные применительно к американской манере бомбить... Южный Вьетнам» (стр. 1 42) . Повседневное разрушение тамошних деревень американским огнем, прочесывание местности, принудительную эвакуацию населения, по словам Тейлора, вряд ли назовешь законными; а карательные набеги на села, где скрываются вьетконговцы, - эти меры, замечает автор, одобрены официально, - являются «вопиющими нарушениями» Женевских конвенций (стр. 145).  

Сверх того, Тейлор считает беззаконным учреждение так называемых «ЗОН произвольного обстрела» (стр. 1 47). Но подчеркивает, что, определяя, как именно применять принципы законности к вьетнамским обстоятельствам, сталкиваешься с огромными трудностями: сверхдержава использует свои технические ресурсы, дабы истребить повстанцев[1]партизан, скрывающихся в гуще населения. Главная проблема такова:

[194]

«Противник не признает упомянутых законов; местность благоприятствует партизанским действиям, в которых зачастую принимают участие женщины и дети; враг и друг не носят никаких опознавательных знаков, а нашим солдатам затруднительно распознавать отдельно взятых представителей желтой расы. Как и 65 лет назад на Филиппинах, наши войска очутились за тысячи миль от родного дома, в неприютной, опасной и незнакомой среде. Никто из людей, полностью не повернувшихся спиной к действительности, не может не осознавать, сколь нелегко и непросто нашим солдатам отличать безобидных мирных жителей от партизан; и следует милосердно делать скидку на это» [стр. 152].

Враг «безо всякого сомнения пренебрегает традиционными законами войны и Женевскими конвенциями, основанными на различии между людьми воюющими и невоюющими; причем выражается это пренебрежение двояко и специфически: бойцы противника не носят «распознаваемых издали эмблем установленного образца» и, в отличие от американских солдат, «не носят оружия открыто». Закон же - подтвержденный в Нюрнберге - недвусмысленно гласит: гражданское лицо, выступающее пособником либо соучастником боевых действий или подстрекающее к ним, подлежит наказанию как военный преступник или военная преступница. Звучит, конечно, сурово, пишет Тейлор, но «Закон есть закон» (стр. 136-137). Правда, закон может оказаться неприменимым к летчикам, бомбящим села и города, чтобы сломить моральный дух неприятеля либо уничтожить вражеские ресурсы - материальные и людские.

Эти наблюдения граничат с тем, чтобы клеймить «народную войну» как противозаконную и разрешать промышленным державам пользоваться любой техникой, подавляя такие войны. Неотъемлемая черта революционной народной войны, ведущейся на вьетнамский лад, - сочетание действий

[195]

военных и политических, при котором различия меж воюющими и невоюющими размываются.

В большинстве своем южновьетнамские революционеры старались придерживаться маоистского лозунга: мы желаем бескровного перехода [к народной власти] и должны за него бороться. Даже Дуглас Пайк* признает, что Фронт Национального Освобождения (ФНО) «утверждал: нашу борьбу с правительством Республики Вьетнам (ПРВ) и Соединенными Штатами следует вести средствами чисто политическими, а применение военной силы противозаконно по сути своей», покуда Соединенные Штаты и ПРВ не вынудили ФНО «ответить силой на силу, дабы уцелеть». Когда ФНО воздал, наконец, ударом за удар, он воспользовался естественным своим преимуществом: умением партизан растворяться в сочувствующем их делу местном населении - точно так же, как Соединенные Штаты использовали свое естественное преимущество: технику, предназначенную для обнаружения и уничтожения противника.

Эти характерные черты народной войны многие годы назад бегло перечислил выдающийся коммунистический идеолог, вьетнамец Чыонг Тинь**:

«[Есть] люди, склонные полагаться лишь на военные действия ... Они уверены, будто все можно уладить вооруженной силой; они отнюдь не применяют политической мобилизации, неохотно дают пояснения, не стремятся убеждать... Смелые в битве, они пренебрегают политической работой; они ... ничего не делают ради того, чтобы армия и народ помогали друг другу от чистого сердца».

_____

* Дуглас Пайк (1924-2002) - ведущий американский правительственный специалист по Вьетнамской войне и по Национальному фронту освобождения Южного Вьетнама.

** Чыонг Тинь ( 1 907-1 988) - генеральный секретарь Коммунистической партии Вьетнама с 1 941 года, второй человек в партийной иерархии после Хо Ши Мина на тот период времени.

[196]

Цитируя этот абзац, Бернард Фолл замечает: «враг опять оказался настолько любезен, что поделился с нами рецептом своей победы». Рецепт несложен - завоевать политическую поддержку в народе и включить все население в борьбу против центрального правительства, опекаемого - а в данном случае навязанного - чужеземными вооруженными силами. Участие гражданских лиц в революционной войне отражает ее политический и социальный характер - точно так же ковровые бомбежки, производимые американскими стратегическими бомбардировщиками Б-52, базирующимися на Гуаме и в Таиланде, отражают истинный политический и социальный характер американской «борьбы с партизанами». И если законы войны объявляют первое преступным, то действия американцев окутывает нюрнбергское безмолвие - знак согласия.

Согласно этим законам, говорится у Тейлора, мирных жителей, поднявшихся с оружием в руках против чужеземных захватчиков или их ставленников, зовут военными преступниками; такие гражданские лица «Несомненно попирают» военные законы. А вот касательно американских пилотов, разрушавших и разрушающих города и села, уничтожающих леса и поля, миллионами изгоняющих из дома неповинных людей и в несметном количестве их убивающих по всему Индокитаю, - а заодно и касаемо изобретателей такой политики, - законы войны о них помалкивают. В лучшем случае, «нюрнбергским безмолвием... подразумеваются безмолвные вопросы. .. уместные применительно к... американской манере бомбить. .. Южный Вьетнам» (стр. 1 42) - надобно полагать, уместные и применительно к бомбардировкам в Лаосе и Камбодже (впрочем, см. выше, стр. 110) .

Толкуемые на подобный лад, законы эти становятся оружием сильных, утрачивая и нравственную ценность и правомерность. Политикам выгодно принимать упомянутое толкование законодательства, гласящего, что правительство, навязанное и поддерживаемое чужеземной державой (например, в Южном Вьетнаме или Венгрии), наделяется правом призывать сию державу: подавите наше восстание, получив

[197]

шее столь обширную политическую поддержку, что повстанцев не отличишь от мирных жителей, от прочего населения, - а вдобавок, то же самое законодательство объявляет гражданских участников восстания военным преступниками! Политикам выгодно числить правомерным закон, согласно коему воюющие люди обязаны, вражеским солдатам на обозрение, метить себя опознавательными эмблемами; но тот же самый закон отнюдь не возражает, если солдат посылают «За тысячи миль от родного дома», в «неприютную, опасную и незнакомую среду», где они даже неспособны «отличать безобидных мирных жителей от противников-партизан».

Тейлор совершенно прав, подчеркивая, насколько «нелегко и непросто» приходится этим «Нашим солдатам», и нет никакого резона оправдывать политических руководителей, пославших солдата за тысячи миль, нет резона считать хоть в какой-то степени правомерной законодательную систему, дозволяющую подобное, а вражеские «рецепты победы» осуждающую; помилуйте: завоевать всенародную поддержку, дабы потом опереться на нее, - да ведь это единственный способ, которым общенациональное движение может пользоваться, свергая местных марионеток, служащих чужеземной сверхдержаве. Нет резона! - если, разумеется, политики перестанут считать, будто великой державе принадлежит право силой насаждать любезные ей режимы где угодно. Повторю: такая система законов просто-напросто служит орудием имперской практики.

Тейлор не вполне откровенен, однако, похоже, вполне одобряет наше политическое убеждение: Соединенные Штаты имеют право силой насадить любезный им режим в Южном Вьетнаме. Рассуждая о целях войны, автор ссылается на «Провозглашенную нами политику» а именно: «добиться устойчивой верноподданности южных вьетнамцев по отношению к некоммунистическому правительству и оказывать им содействие в обороне от любых и всяких военных происков Севера» (стр. 189) .

Единственное серьезное возражение Тейлора против этой политики сводится к тому, что из нее вряд ли выйдет

[198]

толк, учитывая положение во Вьетнаме. Что же до «Содействия в обороне» от вылазок и происков Севера - конечно же, автору известно: крупнейшие воинские отряды и части ФНО изначально состояли из местных уроженцев - и так оно было долго, пока Соединенные Штаты не сделали войну интернациональной.

Кажется, Тейлор считает, будто США имели законное право вводить во Вьетнам свои войска в начале 1 960-х, имея целью добиться устойчивой верноподданности южных вьетнамцев по отношению к некоммунистическому правительству, навязанному им Соединенными Штатами в 1 954-м. Тейлор упоминает о «Глубоко идеалистической струнке, присущей американской традиции вторжений» (стр. 1 86) , - например, «идеалист» президент Мак-Кинли оправдывал войну 1898 года против Испании. Это чрезвычайно поверхностный взгляд на историю. Вряд ли хоть одна-единственная империалистическая держава не оправдывала свои захваты «Идеалистическими» соображениями. Некогда прикрывались ими французы и британцы, ими же руководились японцы, орудуя в Восточной Азии, ими же потрясали Советы в Восточной Европе. Отнюдь не удивительно, если и правители, и население империй искренне поддаются подобному самообману. Однако всяческого удивления достойно то, что мерки, столь гневно применяемые нами к чужим захватническим действиям, выглядят непостижимыми и неправильными донельзя, ежели речь заходит о наших собственных прегрешениях.

Тейлор задается вопросом: а быть может, американские военные повадки - принудительное переселение жителей, соучастие в пыточных допросах, лихая солдатская похвальба числом убитых противников, полное опустошение обширных районов, откуда «Выкуривали» повстанцев, учреждение зон произвольного обстрела, зверское уничтожение деревни Сонгми со всеми обитателями, - быть может, все это просто «ужасающие, безумные перегибы», исключения из правила? (стр. 152) . И сам же отвечает верно: отчасти причиной тому вышеизложенные особенности Вьетнамской войны, край-

[199]

не затрудняющие применение международных военных законов.

В сущности, политика принудительного переселения жителей и опустошения обширных районов была разумным - возможно даже и необходимо нужным - ответом на специфические обстоятельства ведения боевых действий во Вьетнаме. Бернард Фалл, закоренелый антикоммунист, числившийся убежденным сторонником этой войны, пока она не разгорелась вовсю, дал очень толковое пояснение этому факту в начале 1 960-х:

«Отчего мы [Запад] вынуждены использовать наилучших, отборных своих солдат, истинные сливки и пенки американских, британских, французских или австралийских десантных частей или отрядов особого назначения; отчего мы вынуждены вооружать и оснащать их согласно послед[1]нему слову техники лишь ради того, чтобы одолеть либо Вьетминь, либо алжирцев, .малайцев или китайских террористов ? Ведь почти никто из этих противников не может похвастать подобной боевой подготовкой - и только в редчайших случаях имеет огнестрельное оружие, равное по мощи и меткости?

Ответ чрезвычайно прост: нашей системе требуется все ее техническое умение и оснащение, дабы восполнить прискорбное отсутствие как народной поддержки, так и политической смекалки у тех режимов, которые Запад пытался и пытается удержать на плаву. Американцы, воюющие ныне во Вьетнаме, постигли эту истину на

собственном опыте».

Сегодня выводы Фолла подкрепляются доказательствами куда более многочисленными и обширными. «Элемент настоящей народной поддержки важен жизненно», - пишет Фалл. А ведь именно эта «настоящая народная под-

[200]

держка» и вынудила Вашингтон проводить политику принуди[1]тельных переселений, сократившую численность вьетнамского крестьянства с примерно 85 до около 50 процентов населения, ­сельские местности приведены в полнейший упадок, опустошены.

И коль скоро международному законодательству нечего сказать по такому поводу, кроме того, что мирные жители, содействующие сопротивлению, суть военные преступники, - что ж: моральное банкротство обнаруживается разом и предстает во всей красе.

Цитируется по изд.: Хомский Н. Избранное. Под ред. Э. Арновуа. М., 216, с. 187-201.