Ваганты (Гуревич, 2003)
Ваганты (лат. clerici vagantes, «бродячие клирики») или голиарды (позднелат. goliardi, от имени Голиафа, «чертово племя», с дополнительной народной этимологией от лат. gula. «глотка») — так принято называть стихотворцев-клириков, сочинителей латинских стихов, преимущественно любовных и сатирических, расцвет деятельности которых относится к XII— XIII века. Их сочинения, по большей части анонимные, рассеянные по многочисленным рукописным сборникам, стали известны в первой половине XIX века (самая обширная Бенедиктбейренская рукопись. Carmina Burana, открыта в 1803 г. опубликована в 1847 г.). Романтики видели в них как бы народную латинскую поэзию, реабилитацию плоти, предвестие Возрождения (Я. Гримм, Я. Буркхардт), ученые конца XIX века - творчество ученой клерикальной аристократии, опустившееся в бродячие низы (В.Мейер). В немецкой науке предпочитается термин «ваганты», во французской — «голиарды».
Источниками поэзии вагантов, как и всей средневековой латинской поэзии, были античность и Библия; для обличительных стихов - пророки и Ювенал, для любовных - Песнь Песней и Овидий. Скрещение этих традиций происходило на разных социальных уровнях. На верхнем это дало панегирическую поэзию луарской школы (Бальдерик Бургейльский и др.), задавшую тон новоязычной куртуазии; на нижнем — разрозненные эксперименты монастырской поэзии IX—X веков, дальнее предвестие вагантов («Стих об аббате Адаме», песня-побудка X века, «Пир Киприана», «Теренций и мим»). Здесь к античной и библейской традиции прибавляется трудноуловимое влияние народной поэзии (женские песни), а ирландские монахи-эмигранты вносят такой важный жанр, как попрошайню (Седулий Скотт). В XI веке эта «предвагантская» поэзия начинает собираться и циклизоваться. К середине XI века относятся «Кембриджские песни», сборник, составленный в Лотарингии, где наряду с религиозными, панегирическими и дидактическими стихами есть и стихотворные новеллы на народные сюжеты («Снежный ребенок», «Лжец», «Поп и волк» и др.). Но общеевропейским достоянием эта и подобная поэзия делается лишь в XII веке, когда носителями ее становятся ваганты.
Clerici. monachi vagantes (или gyrovagi) назывались священники без прихода и монахи, скитавшиеся от монастыря к монастырю. Первоначально это были самые малокультурные низы духовного сословия, их бродяжьи нравы сильно беспокоили власть и бичевались постановлениями всех соборов. Но в XII веке их культурное положение меняется. Оживление общественной жизни порождает спрос на грамотных людей, церковная молодежь начинает странствовать в поисках знаний от одной епископской школы к другой, а потом от университета к университету, эти новые ваганты представляют собой уже не культурные низы, а культурные верхи общества. Поначалу они без труда находят доходные места в приходах, школах, канцеляриях; но к конце XII века наступает кризис перепроизводства этих людей умственного труда, и школяры начинают чувствовать себя изгоями, выпавшими из общественной системы: они вынуждены скитаться с места на место и жить подаяниями духовных и светских сеньоров, платя за это латинскими славословиями гостеприимцам и обличениями тех, кто не допускает их к заслуженному общественному положению. Для церковных властей эти новые ваганты, умствующие и легко находящие между собой общий язык, доставляли немало забот; в XIII веке учащаются соборные осуждения «клириков, занимающихся постыдным шутовством». В ответ на это ваганты создают миф об «ордене Голиафовом», основателем которого был некий гуляка и обжора Голиаф, которому охотно приписывались анонимные вагантские стихи («Чин голиардский», «Исповедь», «Проповедь», поэмы «Метаморфоза Голиафова» и «Откровение Голиафово» и пр.). Складывается этот миф, по-видимому, в англо-нормандских землях, где о реальных вагантах знали лишь понаслышке.
Анонимность массы вагантских стихов не случайна. В отличие от поэзии трубадуров, где стихи закреплены за именами и вокруг имен создаются легенды, это - поэзия плебейская: духовного аристократизма в ней много, но социального аристократизма и индивидуализма в ней нет. Ваганты как духовные лица помнят, что все смертные равны перед Богом, и как бедняки больше чувствуют общность своего положения и образования, чем разницу личных вкусов и заслуг. Выделение творчества отдельных авторов из этой массы началось лишь в XX веке. Три самые яркие фигуры - это Гугон, Примас Орлеанский (около 1093—1160), Архипиита Кельнский (около 1130/40 - после 1165) и Вальтер Шатильонский (около 1135-1205). Примас, скитавшийся по Франции и рано ставший почти легендарной фигурой, — самый «земной» из них, бравирующий грубыми попрошайнями и попреками, конкретнейшими описаниями своих бедствий, даже его любовница — не условная красавица, а реалистически описанная блудница. Архипиита («поэт поэтов»), наоборот, играет легкостью, иронией и блеском; он из рыцарского звания, пошел в клирики только ради любви к наукам, состоит почти «придворным поэтом» при Фридрихе Барбароссе и его канцлере Регинальде Кельнском, сопровождает их в Италию и к немцам относится свысока; ему принадлежит самое знаменитое стихотворение всей вагантской поэзии, «Исповедь», со строками «В кабаке возьми меня, смерть, а не на ложе!...» и т. д. Вальтер, родом из Лилля, член кружка Фомы Бекета и Иоанна Солсберийского при дворе Генриха II, потом автор ученой «Александреиды» об Александре Македонском, бродягой никогда не был, попрошаен не писал, зато был мастером инвектив против жадных прелатов и общего падения нравов («О Сионе не смолчу я...», «Обличать намерен я...»), а также новомодного жанра — пасторали. Примаса легче всего представить читающим стихи в таверне, Архипииту — при дворе, Вальтера — на проповеднической кафедре. Из других авторов выделяются Филипп Гревский, канцлер собора Парижской Богоматери, автор антипапских «Правда правд...» и «Буллы разящей...» (первая половина XIII века), Гвидон Базошский. Петр Блуаский и другие. Легко видеть, что сочинители вагантских песен далеко не всегда были бродячими бедняками; но их произведения варьировались, имитировались, тиражировались школярской массой по всем обычаям средневековой традиционалистаческой поэтики.
Язык вагантской поэзии — латинский, у более ученых авторов он ближе к античному классическому, у менее ученых — к расхожему церковному. Иногда (в Carmina Burana XIII века) латинские песни сопровождаются немецкими песнями-подтекстовками на тот же мотив; иногда латинские строфы сопровождаются рефренами на народном языке; иногда, по образцу изысканных религиозных гимнов, в песне чередуются строки на народном языке (несущие сюжет) и на латыни (дорисовывающие детали). У Вальтера Шатильонского и его подражателей латынь и народный язык порой сочетаются в одной фразе («А la feste sui venuz et ostendam, quare Singulorum singulos mores explicare...»). Стих песенных текстов — исключительное богатство сложных строф, в которых народные традиции скрещиваются с церковными традициями гимнов и антифонных секвенций (как ранних, ноткеровского образца, так и поздних, типа Stabat-Mater-Strophe). Стих речитативных текстов - метрический гексаметр (преимущественно рифмованный, «леонинский»), ритмический 8-сложник и особенно ритмический 7+6-сложник, оба с хореическим звучанием; последний размер («Meum est propositum in taberna mori...») в 4-стишных строфах на одну рифму (так называемый Vagantenstrophe) входит в моду в середине XII века и из вагантской поэзии переходит в массовую религиозную лирику. Стиль, как и в предвагантской поэзии, густо насыщен, с одной стороны, образными и фразеологическими реминисценциями из Библии, с другой - из античных школьных поэтов; какие из них предпочитаются и с каким искусством обыгрываются, — всецело зависит от образованности и таланта пишущего. Такая стилистика естественно толкала к разработке жанра пародии; пародические перелицовки благочестивых текстов в вагантской поэзии очень обильны и увенчиваются знаменитой «Всепьянейшей литургией», службой Бахусу по точному образцу службы Господу.
В тематике вагантской поэзии самое замечательное - почти полная отрешенность от реального быта вагантской жизни. Школа в ней отсутствует полностью (незаконченный «Стих о скудости клириков» в петербургской рукописи - уникальное исключение), попрошайни в чистом виде - немногочисленны, застольные стихи о вине и прелестях разгульной жизни составляют в Carmina Burana последнюю и самую малую часть. Вино и любовь в одной песне, как правило, не сочетаются, это разные тематические традиции; вместо этого сочетаются вино и игра, «бог Бахус и бог Шахус». Есть песни политического содержания (призыв к крестовому походу, стих о татарском нашествии) - ваганты были естественными разносчиками этой агитационной лирики. Сюжетные сказки и новеллы в стихах, в отличие от предвагантских «Кембриджских песен», перерабатывают не столько народные, сколько книжные мотивы - о Трое, о Дидоне, об Аполлонии Тирском, обычно в лирически-отрывистом стиле, рассчитанном на образованного слушателя. Можно не сомневаться, что и в религиозной лирике XII—XIII веков. Вагантам принадлежит немалая часть, но выделить ее из массы гимнических и дидактических стихов того времени почти невозможно. Зато жанр, к сложению которого они бесспорно причастны, — это религиозная драма (Драма литургическая, Драма городская религиозная): для ее постановки были желательны лица с опытом стихотворства и лицедейства, которому ваганты могли поучиться от своих попутчиков и конкурентов, новоязычных жонглеров. Несколько таких драм (о Рождестве, о Страстях, о Воскресении Господнем и др.) включены в заключительную часть Carmina Burana.
Любовная тема у вагантов — результат скрещения Овидия (особенно Am. I, 5) с народной поэзией: от последней здесь весенний зачин и сельский фон. Обычный (полный) сюжет - появление красавицы, подробное описание ее, мольбы героя, потом борьба или мирное овладение. Социальные приметы героя отсутствуют полностью, героиня иногда представлена пастушкой (черта складываюшегося пасторального жанра) и почти всегда молоденькой девушкой (своеобразное сочетание благочестивого внимания к девственности и изощренного эротизма). Это — отличие вагантской поэзии от трубадурской, где героиня — замужняя дама, а тема - долгое служение ей. Вагант-клирик животнее в любви, чем трубадур-мирянин: в клерикальной поэзии тема «служения» оттекла из любовной поэзии в религиозную, а тема «обладания» чувственным осадком осела в лирике вагантов. Исключения («О comes amoris dolor...») редки.
Сатирическая тема у вагантов опирается гораздо больше на ветхозаветных пророков, чем на римских сатириков. Главный предмет обличения — нравы духовенства, особенно высшего, где непотизм и симония преграждают карьеру ученому, но бедному клирику-ваганту Римская курия (но не сам папа) свирепее всего обличается в «О Сионе не смолчу я...» Вальтера Шатильонского, средняя иерархия - в «Откровении Голиафовом»; низшее, приходское духовенство почти не затрагивается — наоборот, в ответ борьбе папства за целибат ваганты поддерживают низший клир («Rumor novus Angliae partes pergiravit...» с его вариантами). Другой предмет обличения — монашество, в котором ваганты видят своих соперников и борются за предпочтение истинной учености лицемерному аскетизму («Метаморфоза Голиафова» и др.). За пределы духовного сословия сатира вагантов выходит редко. Здесь главный их соперник в общественном внимании — рыцарство: доказывается, что клирик достойнее любви, чем рыцарь («Ремирмонский собор», «Прение Флоры и Филлиды») - тема, тоже восходящая к Овидию (и через него к Плавту). Бюргерства ваганты не замечают вообще (хотя в школьном быту, конечно, сталкиваются с ним чаще всего и с идеологией зарождающейся городской литературы имеют точки соприкосновения), крестьян упоминают лишь мимоходом с омерзением и ненавистью.
Таким образом, вагант — это клирик, слагающий свои стихи для клириков же, для просвещенных ценителей, гордящийся своей принадлежностью к ученому сословию и презирающий неученые сословия; он может жить, как нищий, и побираться, как скоморох, но не позволяет себя сними смешивать; он может жестоко бичевать свое духовное сословие, но принадлежит ему плотью и кровью. Отсюда бесперспективность их оппозиции современному обществу - ими движет лишь обида «интеллигента», которого общество выучило, но не вознаградило. Поэтому расцвет вагантства был недолог: к концу XIII века оно сходит на нет. Тот «избыток грамотных людей», с которого все началось, постепенно рассосался; в соперничестве с монашеством ваганты терпят поражение после учреждения нищенствующих орденов; поэзия их оттесняется новоязычной поэзией трубадуров, труверов и миннезингеров. Взаимодействие поэзии вагантов и поэзии их новоязычных соперников совершалось сложно, влияние было взаимным, даже хронологически первые ваганты были сверстниками первых трубадуров. Поначалу латинские поэты с их ученым арсеналом чувствовали себя в этом кругу лирических экспериментаторов старшими мастерами; когда их опыт стал всеобщим, то латинская поэзия передает светскую тематику новоязычной, а за собой оставляет религиозную. На этом кончается поэзия вагантов; через сто лет, во время социальных и идейных бурь конца XIV века о них уже не помнили. В эпоху Реформации Матвей Влачич (Флакций Иллирик) печатает ряд безымянных вагантских сатир в своей антологии «...о растленном состоянии церкви» (1557 г.), и затем о них забывают уже окончательно вплоть до эпохи романтизма.
М.Л.Гаспаров
Цитируется по изд.: Словарь средневековой культуры. Под общей редакцией А.Я. Гуревича. М., 2003, с. 59-62.
Литература
Добиаш-Рождественская О А Коллизии во французском обществе XII—XIII вв. по студенческой сатире этой эпохи //Она же. Культура западноевропейского средневековья. М., 1987. С. 115—143; J1 с Гофф Ж. Интеллектуалы в средние века. Долгопрудный, 1997; Поэзия вагантов / Изд.подг. М.Л Гаспаров.М.,l975;Bechtum М Beweggrtindc und Bedeutung des Vagantentums in der lateinischen Kirche des Mittelalters. Jena, 1941; Brinkmann H Geschichte der lateinischen Liebesdichtung im Mittelalter. Halle, 1925; Dobi- ache-Rojdestvensky О Les poesies des goliards. P., 1931; D ro n k e P Medieval Latin and the Rise of European Love-lyric. V. 1-2. Oxford, 1965; Frings Th Die Anftnge der europttischen Liebesdichtung im 11-12. Jh. Munchen, I960; G a rc i a- Villoslada R LapoesiaritmicadelosGoliardos medievales. Madrid, 1975; J arc ho В I Die Vorlsufer des Golias // Speculum, 3 (1928); Langosch К.HymnenundVagantenlieder,(2.Aufl.). В., 1958; Lehmann P Die Parodie im Mittelalter (2. Aufl.). Stuttgart. 1963; R a by F.J.E. A History of Secular Latin Poetry in the Middle Ages. V.2 (2 ed.). Oxford, 1957; Suss milch H. Die lateinische Vaganten-Poesie des 12. und 13. Jh. als Kulturerscheinung. Leipzig, 1917; Unger H. De Ovidiana in Carminibus Buranis... imitatione. B. Strassburg, 1915; Waddell H. The Wandering Scholars (7 ed.). L., 1934.