Фаланстеры Фурье

На рубеже двух столетий — XVIII и XIX — в результате революции аристократия во Франции потерпела поражение и восторжествовал захвативший власть новый класс — буржуазия.

Стремление к наживе становится главнейшим принципом жизни, сказывающимся в расширении торговли, борьбе за рынки и захвате колоний. Капитализм развивается и крепнет, но против его ужасов вначале не раз[1]дается ни одного голоса. Первым голос протеста подал один из мелких торговых служащих, конторщик Шарль Фурье...

Жил Фурье (1772—1837) в Париже, занимая комнатку в мансарде — на чердаке. Часто не имел он денег на обед. По его комнатке трудно было пройти: она сплошь была заставлена цветами, так как Фурье страстно любил цветы. И еще любил он музыку и сам играл на разных инструментах. Большой фантазер и мечтатель, Фурье предлагал разные проекты: например, создание дорог с деревянными и железными рельсами. Но в то время проект рельсовой дороги инженеры сочли непрактичным. Фурье был чело[1]век разнообразных интересов; в одной статье он предсказал ход войн Наполеона. Но главный интерес представляет его едкая критика капитализма и мысли о возможном справедливом устройстве человеческого общества. Капитализм он называл «войной каждого против всех и всех против каждого».

«Великая Французская революция написала на своем знамени свободу, равенство и братство и для утверждения этих великих принципов прибегла к бесчисленным убийствам...

Какие же результаты дали все эти бесконечные жертвы, какие блага они дали человечеству, и в частности Франции?..» — спрашивал Фурье и сам отвечал:

«Революция не только не водворила обещанного рая на земле, но, наоборот, привела к усилению и обострению тех бедствий, от которых до сих пор страдало человечество. Усилились спекуляция, ажиотаж, торговые обманы, фальсификация, безработица, унижение и порабощение народа; вместо обещанного равенства, человечество увидело еще большую пропасть между богатыми и бедными, вместо братства — беззастенчивую эксплуатацию бедняка богачом, вместо свободы — цепи нужды и забот для всего трудового народа».

«Как я пришел к таким выводам?» — спрашивал Фурье.

«— Случай всегда играет огромную роль в гениальных открытиях...

В этом я убедился на опыте открытия мною закона притяжения. Толчком к открытию, как и для Ньютона, было яблоко. Это яблоко, достойное стать знаменитым, было куплено мною за 14 су в одном парижском ресторане. Я приехал туда из местности, где такие же или даже лучшие яблоки продавались по 14 су за целую сотню. Эта разница в цене, при наличности одинакового климата, так поразила меня, что я стал думать о коренных недостатках всей системы торговли...»

Но еще задолго до размышления над яблоком неизгладимое впечатление произвело на Фурье в Марселе приказание его хозяина потопить в море шестьдесят тысяч пудов риса в целях повышения цены на него.

Тридцатилетний Фурье с упорной энергией начинает работать над Теорией Всемирной Гармонии. Возвратившись домой со службы, он поливал цветы, кормил кошек, сбегавшихся к этому часу со двора, и всю ночь сидел за письменным столом. Углубленный в свои мысли, он целый день был рассеян и часто, проходя по улице, говорил вслух. Фурье копил деньги и в 1808 году на эти сбережения издал книгу «Теория четырех движений и всеобщих судеб» с эпиграфом: «Но какая густая тьма еще окутывает природу» (Вольтер). В этой книге Шарль Фурье писал о стадиях развития человеческого общества.

Пройден предшествующий период — первобытный и дикости.

Заканчивается период индустрии, раздробленной или отталкивающей.

Фурье намечает и дальнейший переход к индустрии общественной, притягательной, приводящей к Гармонии — ассоциации. Человечество достигнет общего счастья в ассоциациях, когда каждый человек получит удовлетворение всех своих стремлений и потребностей. В этот период царства Всемирной Гармонии человечество овладеет как своей природой, так и окружающей. Появится «Северная корона», второе солнце, излучающее свет и тепло. Лед будет удален с обоих полюсов, и климат Охотска уподобится климату Константинополя. Сибирские тундры превратятся в плодородные поля. У Земли будет четыре новые луны, и благодаря «кадрили земных спутников» ночи будут светлее дней. По два урожая в лето будут приносить поля. На месте пустынь раскинутся цветущие сады. Жители Земли будут посещать другие планеты. Воду океана превратят в шипучую воду, напоминающую лимонад. Люди пророют каналы, соединяющие Средиземное море с Красным и Атлантический океан с Тихим.

Последние предсказания Фурье осуществлены прорытием Суэцкого и Панамского каналов.

Фурье утверждал, что скоро будет возможным в один и тот же день, выехав утром из Марселя, завтракать в Лионе, а обедать в Париже. Организм человека будет хорошо развит. Человек сможет писать и играть на рояле пальцами ног, плавать под водой. Рост его в среднем достигнет 2 мет[1]ров 20 сантиметров и жизнь продолжится до 144 лет. Можете вообразить, какие насмешки, обвинения в чудачестве вызывали эти предсказания Фурье.

А вы, очевидцы искусственных спутников Земли, применения атомной энергии, аквалангов, самолетов, за час переносящих пассажиров из одной страны в другую, вы не смеетесь, вы можете только восхищаться гениальной прозорливостью Фурье.

Какой же путь намечал Фурье для достижения гармонии человеческого общества?

Мирно, по собственному желанию, люди объединятся в фаланги по 1600 человек, живущих и работающих в обширном здании-фаланстере, окруженном садами и полями. Фурье представлял себе город из трех частей: первая — центральный город, вторая — посады и фабрики, третья — аллеи и пригороды. В первой части сады и зеленые насаждения должны занимать 50% площади, во второй — 70% и в третьей — 80%.

В фаланге объединяются люди самых разнообразных специальностей, характеров, потребностей. Жизнь интереснее среди не похожих друг на друга людей, и ассоциация будет богаче, сильнее, особенно если будет соревнование между составляющими фалангу группами в 7—9 человек и объединяющими их сериями.

Каждый человек в течение дня будет выполнять разнообразную работу по различным специальностям, переходя из одной группы или серии в другую. Продолжительность работы по каждому роду труда должна быть не более 1 ½  часов, чтобы человек не утомлялся. Такой многообразный труд создает условия для гармоничного развития тела и духа человека, который перестанет быть только «придатком к машине».

Фурье, как и многие другие утописты, придавал большое значение соединению работы на фабриках и в мастерских с земледельческим трудом. Он полагал, что стремления вызвать в людях любовь к труду терпели не[1]удачу потому, что труд для большинства людей был непривлекательным.

«Чтобы привязать рабочих к труду, кроме рабства, существует ныне два средства: страх голода и наказание, — писал он. — Но можно сделать труд привлекательным при помощи более благородного стимула, при помощи какой-нибудь приманки, способной превратить труд в удовольствие».

Он делает открытие — находит средство повышения производительности труда. Для этого необходимо, чтобы труд удовлетворял интересы и желания человека. «Ибо истинное счастье состоит в удовлетворении всех своих страстей». Действительно, если человек любит вкусную пищу, пусть он станет поваром. Сколько оригинальных блюд он изобретет на радость всей фаланге!

У другого страсть к интригам. Хорошо, он будет сочинять истории, организовывать забавные инсценировки.

Дети любят сласти — отправить их помогать в кондитерский цех. Тем более, сахар очень полезен в детском возрасте, — говорит Фурье. Они возятся на полу, на земле, пачкают лицо, руки. Из них надо составить «орды» для уборки помещений фаланстера. Природа вложила в каждого ребенка большое количество склонностей к труду, не меньше тридцати. Необходимо предоставить им возможность деятельности, особенно со специальными маленькими инструментами. Так, младшие дети отвозят в кухню на повозках, запряженных собаками, мелкие овощи, а дети постарше — в больших повозках, запряженных осликами. Дети принимают участие в празднествах: и даже в операх. Дети — маленькие граждане, имеющие свои права и обязанности. Воспитание у Фурье соединено с жизнью, с деятельностью на общую пользу фаланги.

Дети любят фрукты, им полезно работать в саду. Некоторые очень любят рвать цветы — пусть выращивают растения и составляют букеты.

«Что касается цветоводства, — писал Фурье, — то в цивилизации это занятие слишком мало ценится. Если продукты цветоводства очень привлекательны, то труд, требуемый этой культурой, далеко не таков. Здесь требуется большое прилежание, много специальных познаний, тщательный уход. Но эта работа очень ценная для развития в детях и женщинах агрономических навыков. Природа поэтому и привила детям и женщинам любовь к цветам, чтобы из ухода за цветами сделать для них школу агрикультуры. Кроме того, работа в садах не по силам детям, между тем как уход за цветами, даже самыми большими, вполне подходит для низших возрастов».

«Работа в садах принадлежит в строе Гармонии к самому приятному времяпрепровождению. Это не труд, а скорее развлечение... Во всяком плодовом саду ряды деревьев прерываются во многих местах цветочными клумбами, окруженными красивыми кустовидными растениями... Если мы к сказанному прибавим особую прелесть садовой культуры, возбуждаемые этой работой соперничество и соревнование, собрания... очень веселые трапезы после сеансов, то мы должны будем признать, что из 1000 членов фаланги не менее 990 должны чувствовать влечение к какой-нибудь отрасли этой культуры».

И Фурье подробно, в деталях, как будто он уже жил в фаланстере, описывает, как в серии цветоводов одна группа возделывает розы, другая — тюльпаны, третья — жонкили; какие празднества устраивают «странствующие рыцари» культуры.

Шарль Фурье многие годы живет мечтами в фаланстере будущего общества, в веке Гармонии. Он подробно разрабатывает в своих книгах теорию построения этого общества на счастливых и справедливых началах. Многочисленные его почитатели-ученики помогают издавать эти книги.

Фурье пишет книги с глубокой уверенностью, что люди, прочитав их, убедятся в необходимости сразу приступить к построению фаланстеров.

Шарль Фурье был уверен, что описанный им мир не может оставить равнодушными, не может не увлечь даже богатых людей, даже царей. Вот приедет Ротшильд и отдаст на постройку фаланстеров свои миллионы. За[1]чем воевать Наполеону I, когда он может устроить прекрасную жизнь во Франции, осуществив его, Фурье, такие простые идеи? Он наметил до 4000 кандидатов, которые могли бы дать средства для построения фаланстеров. Многим из них он писал об этом. И наконец поместил в газетах объявление о том, что ежедневно от 12 до 1 часу дня он будет ждать в своей квартире лиц, которые пожелают отдать свои средства для этой цели.

И Шарль Фурье ждал... двадцать лет, не пропустив ни одного дня. Но ждал он напрасно. И умер в ожидании, на чердаке, в нищете.

«О сколько книг, сект и учений тайных
Возникнет некогда вкруг слов его случайных».
Верхарн

И действительно, во Франции ученики Фурье издавали журналы, книги, пропагандировавшие учение великого мечтателя. В США было организовано три фаланги, но в капиталистическом окружении они не смогли долго просуществовать.

Для построения новой жизни необходимо было уничтожение капитализма, но этого не могли понять ни Фурье, ни его последователи.

В Петербурге в конце Садовой улицы в углу Покровской площади (теперь площадь Тургенева) стоял двухэтажный деревянный дом с крыльцом на улицу. На лестнице со скрипучими ступеньками каждую пятницу зажигали коптилку с конопляным маслом и на окошко передней ставили зажженную свечу. Сюда, к Михаилу Васильевичу Петрашевскому (1821— 1866) по пятницам к вечеру поднимались по лестнице гости. Собиралось 15—20 человек. Здесь бывали писатели: М. Е. Салтыков-Щедрин, Ф. М. Достоевский, А. Н. Плещеев, В. и Ап. Майковы; офицеры, учителя, чиновники, всё «молодые люди маловедомых фамилий». Они читали рефераты на темы сочинений Фурье и других социалистов, обсуждали социальные вопросы, спорили, обменивались новыми книгами. Обсуждали и попытку Петрашевского устроить «фаланстер» в принадлежавшей ему в Новгородской губернии деревушке из семи дворов и сорока крестьян.

«Фурьеризм — система мирная,— говорил Ф. М. Достоевский, — она очаровывает душу своей изящностью, обольщает сердце той любовью к человечеству, которая воодушевляла Фурье, когда он создал свою систему, и удивляет ум своею стройностью».

На столе мирно кипел самовар, горели свечи, до поздней ночи велись жаркие разговоры о будущем России.

Ночью 23 апреля 1849 года дом Петрашевского был окружен жандармами и Михаил Васильевич был арестован и отвезен в Петропавловскую крепость. Тогда же арестовали и всех тех, кто в течение четырех лет бывал на «пятницах Петрашевского». За пять месяцев следствия преступления никакого не обнаружили, кроме «заговора идей», и все же двадцать чело[1]век «фурьеристов» были приговорены к смертной казни.

22 декабря 1849 года петрашевцев привезли для казни на Семеновский плац. (Теперь там стоит новое здание ТЮЗа.) Уже первых трех привязали к столбам на эшафоте, уже солдаты подняли ружья... но прибыл офицер, привезший от царя приказ о замене смертной казни ссылкой на каторгу. М. В. Петрашевский умер в Сибири, Ф. М. Достоевский вернулся с каторги больным, разбитым. Мечту о лучшем устройстве жизни, о цветущих пустынях мира Федор Михайлович робко вложил в уста Раскольникова в романе «Преступление и наказание».

«Проходя мимо Юсупова сада, он даже очень было занялся мыслью об устройстве высоких фонтанов и о том, как бы они хорошо освежали воздух на всех площадях. Мало-помалу он пришел к убеждению, что если бы распространить Летний сад на все Марсово поле и даже соединить с дворцовым Михайловским садом, то была бы прекрасная и полезнейшая для города вещь.

Тут заинтересовало его вдруг: почему именно во всех больших городах человек не то, что по необходимости, но как-то особенно наклонен жить и селиться именно в таких частях города, где нет ни садов, ни фонтанов, где грязь и вонь и всякая гадость».

И уже спустя много лет после гражданской казни петрашевцев революционер-демократ Н. Г. Чернышевский, заключенный в Петропавловскую крепость, в 1862 году в романе «Что делать?» восторженно нарисовал такой фаланстер, какого не представлял себе и сам Шарль Фурье.

«Здание, громадное, громадное здание, каких теперь лишь по нескольку в самых больших столицах, — или нет, теперь ни одного такого! Оно стоит среди нив и лугов, садов и рощ. Нивы — это наши хлеба, только не такие, как у нас, а густые, густые, изобильные, изобильные. Неужели это пшеница? Кто ж видел такие колосья? Кто же видел такие зерна? Только в оранжерее можно бы теперь вырастить такие колосья с такими зернами. Поля — это наши поля; но такие цветы только в цветниках у нас. Сады, лимонные и апельсиновые деревья, персики и абрикосы, — как же они растут на открытом воздухе? О, да, это колонны вокруг них, это они открыты на лето, да это оранжереи, раскрывающиеся на лето... Но это здание, — что ж это, какой оно архитектуры? чугун и стекло, чугун и стекло — только... Какая легкая архитектура этого внутреннего дома, какие маленькие простенки между окнами, — а окна огромные, широкие во всю величину этажей!

Но какие это полы и потолки? Из чего эти двери и рамы окон? Что это такое? Серебро? Платина? Везде алюминий и алюминий, и все промежутки между окон одеты огромными зеркалами. И какие ковры на полу!

... И всюду южные деревья и цветы: весь дом — громадный зимний сад... Кругом хрустального дворца идут ряды тонких, чрезвычайно высоких столбов, и на них высоко над дворцом, над всем дворцом и на пол[1]версты вокруг него, растянут белый полог. Он постоянно обрызгивается водою... видишь, из каждой колонны подымается выше полога маленький фонтан, разлетающийся дождем вокруг, поэтому жить здесь прохладно. Ты видишь, они изменяют температуру, как хотят».

Идеи социального переустройства человеческого общества всегда связывались с жизнью и работой людей в светлых, чистых, просторных помещениях, расположенных среди цветов и зелени окружающих садов.

И не об этом ли говорил в своем стихотворении Фр. Энгельс?

«Цветущим садом станет вся земля,
И все растенья страны переменят,
И пальма мира Север приоденет,
Украсит роза мерзлые поля...»

Мы на пути к осуществлению этой прекрасной мечты.

Цитируется по изд.: Верзилин Н.М. Сады и парки мира. М., 1964, с. 476-482.