Русская идея (Акмалова, 2011)

РУССКАЯ ИДЕЯ. Символическое понятие, означающее в самом широком смысле слова совокупность специфических черт, присущих русской культуре и русскому менталитету на протяжении всей истории. В более узком смысле Русская идея означает уровень национального самосознания в каждый данный момент истории. В социологическом смысле это способ сосуществования старых и новых элементов общественно-культурного, политического развития России (в том числе и способ сочетания интересов и принципов). Это выражение сложившейся в истории России традиции поиска национальной идентичности, особенностей русского мировоззрения, духовных основ, характерных типов поведения, способ моделирования русской национальной идеологии.

Впервые этот термин был введен в 1887–1888 годы В.С. Соловьевым, который отмечал, что «идея нации есть не то, что она сама думает о себе во времени, но то, что Бог думает о ней в вечности» *. Проблемами Русской идеи занимались Н. Бердяев, С. Булгаков, Л. Карсавин, С. Франк, Н. Трубецкой, В. Розанов, В. Иванов, Г. Федотов, И. Ильин и другие. В.И. Иванов писал: «Основная черта нашего народного характера – пафос совлечения, жажда совлечься всех риз и всех убранств и совлечь всякую личину и всякое украшение с голой правды вещей. С этой чертой связаны многообразные добродетели и силы наши, как и многие немощи, уклоны, опасности падения. Здесь коренятся: скептический, реалистический склад неподкупной русской мысли, ее потребность идти во всем с неумолимо ясною последовательностью до конца и до края, ее нравственно-практический строй и оборот, ненавидящий противоречие между сознанием и действием, подозрительная строгость оценки и стремление к обесценению ценностей». Для В.И. Иванова главное в Русской идее – это проблема коллективного религиозного сознания, реализация Россией своего предназначения нести мировой светоч. Но вознесется ли русский народ до такой роли? Если да, мир постигнет великое благо, если нет – великое горе.

С Россией связывался христианский постулат воскрешения. Н. Федоров видел предназначение России в реализации «общего дела».

П. Флоренский вынашивал мечту об общежитии, полном любви, единомыслия, экономического единства.

Н. Бердяев дал наиболее полную социо-психологическую характеристику Русской идеи, связав ее с «таинственными» антиномиями психологии русского народа. Тайна русского духа видится в жажде абсолютности. Россия не призвана к благополучию, телесному и духовному благоустройству, не обладает даром создания средней культуры. В ней стихия абсолютов – любви и враждебности – уживается с рабством перед относительным, средним, господствующим в природно-историческом процессе. Бердяев обосновал тезис о том, что, с одной стороны, Россия – самая безгосударственная и анархичная страна в мире, а русский народ – самый аполитичный народ, никогда не умевший обустраивать свою землю. Это качество проявляется в славянофильстве, народничестве, православии, русском либерализме с его нежеланием и даже боязнью власти, в женственности, пассивности и покорности русского народа в делах государственных. С другой стороны, русским чужды как национализм и шовинизм, так и чувства национальности – гордость и достоинство. В идеях, распространенных среди интеллигенции, заметны начала сверхнациональности. В славянофильстве усматривается не столько национализм, сколько «всечеловеческий христианский дух». «Русский народ хочет не столько святости, сколько преклонения перед святостью, подобно тому как хочет не власти, а отдания себя власти, перенесения на власть всего бремени», – писал Н. Бердяев. Русскому духу противно «крепкое мещанство», и в России нет давящей власти буржуазных условностей, нет деспотизма мещанской семьи. К проявлениям российской души относит Н. Бердяев пламенность и стихийность бунтов, способность части героически настроенной интеллигенции идти на смерть во имя материалистических идей. Поиск национальной идентичности характерен для русских философских и политических исканий всех времен. Христианская универсальность русского народа обусловливает его особую историческую роль. Ф.М. Достоевский усматривал в русском народе мессианское призвание: ему приписывалось свойство богоносца, склонность ко всепрощению, аскетизму, покорности. Призвание России виделось в примирении начал православия, католицизма, иудаизма и создании теократического синтеза.

Рационализация толкования Русской идеи является сложной проблемой, не поддающейся однозначной трактовке. Расцвет русской идеи относится к ХIХ–ХХ векам, возрождение интереса к ней – к постсоветскому времени, что связано с утратой былой советской и поисками новой национальной идентичности. В настоящее время происходит нечто вроде второго ее рождения.

В условиях нового поворота в процессе модернизации Русской идеи может оказаться формой идеологического оправдания и сохранения исторического прошлого.

А. Акмалова, В. М. Капицын, А. В. Миронов, В. К. Мокшин. Словарь-справочник по социологии. Учебное издание. 2011.

Примечания «ПК»

* Вообще-то сам факт, что понятие «Русская идея» ввел Вл. Соловьёв является фактором, призванным насторожить всех русских людей. Ещё бы: человек, всю свою жизнь стремившийся подчинить православие католицизму, учит нас русской идее! Впрочем, отставим в сторону эмоции и дадим рациональный разбор приведенной в статье фразы Вл. Соловьева. Лучший ее разбор дал Николай Ильин:

«Ах, как “богоугодно”, как “глубокомысленно” – полагают, очевидно, те “патриоты”, которые то и дело вставляют эту цитату в свои рассуждения “о русском” (я встречал ее, например, на страницах газеты “Завтра” и даже в политической программе одного “патриотического” кандидата в Думу – короче, где только ни встречал!). По сути же эта, ставшая чуть ли не самым любимым “патриотическим афоризмом”, фраза Соловьева:

1. заключает в себе почти откровенное богохульство;

2. свидетельствует о патологическим самомнении автора;

3. (и что важнее всего) содержит грубую ошибку принципиально философского характера.

Богохульна она потому, что способность “думать о себе во времени”, то есть постепенно вырабатывать ясную идею о смысле своего существования – эта способность является важнейшим даром, полученным человеком от Бога, составляет норму человечности, как выражался светоч русской православной духовности св. Феофан Затворник, добавляя, что без ясного самосознания “человек стал (бы) не человек” (см. “Что такое духовная жизнь и как на нее настроиться”, письмо 12). Еще ранее говорил о том же св. Дмитрий Ростовский, видевший в самопознании необходимую для человека ступень к Богопознанию (см. “Алфавит Духовный”, часть I, гл. I, п. 5). Думаю что и этих примеров (сознательно взятых мною не из трудов классиков русской философии, а из строго церковно-православных источников) достаточно; но все-таки добавлю, что и родоначальник русской философии И. В. Киреевский (которого лживо причисляют к “предшественникам Соловьева”), после своего долго труда в Оптиной Пустыни, изучения и перевода “Добротолюбия” под руководством старца Макария, пришел к мысли о “потребности саморазумения”, о причастности “внутреннего самопознания к Богопознанию” – как к ключевой мысли христианской философии (о чем я, к слову сказать, тоже писал в первой части “Трагедии”). Заявить же человеку: “Не размышляй о себе, о своем назначении”, поскольку “за тебя думает Бог” – значит отрицать замысел Божий о человеке как Своем образе и подобии.

Следующий, уже вполне очевидный вывод: Соловьев откровенно притязает на то, что он-то, в отличие от нации, знает, что именно “думает о ней Бог в вечности”, знает идею нации – по крайней мере, идею русской нации. О том, какое содержание вкладывает Соловьев в “русскую идею”, мы скажем чуть позже (и заодно посмотрим, чем это “вложение” так пленило “патриотов” типа Солженицына)…»

Весь текст статьи Н.П. Ильина читайте здесь: Николай ИЛЬИН. Солженицын: ложь “под трели Соловьева”.