О Сибирском казачьем войске

Скоро к ним по предложению генерала Шпрингера были приписаны 138 запорожских казаков, сосланных в Сибирь за участие в набеге атаманов Железняка и Швочки. В 1775 и 1776 годах к войску приписано несколько отпущенных из острогов каторжников. С 1797 по 1799 годы войско увеличилось на 2000 малолетков, то есть сыновей отставных солдат, живших в Тобольской губернии. В 1805 году в войско сослано 18 донских казаков. Из такого-то сброда, составившего к 1811 году 1100 [лиц] мужского населения, составлены были 10 конных казачьих полков. В этот же год были вполне организованы - получили форму, знамена и на следующий год, когда регулярные войска были выведены из крепостей, они остались единственными защитниками линии от вторжения ордынцев.

Нужно заметить, что в состав войска, кроме того, вошло значительное количество драгун, из которых многие еще ранее, до выхода своих сотоварищей с линии, приписывались к городовым казакам, а другие теперь не пожелали расстаться с обжитыми местами и приписались к войску. Скоро вновь образовавшееся войско, а именно в 1812 году, приняло в свой состав сосланных в Сибирь поляков, взятых в плен из армии Наполеона. В 1832 году к ним прибавились еще поляки, сосланные за повстанье. В 1824 году часть казаков была выселена внутрь Киргизской степи во вновь открывшиеся округа Каркалинский и Кокчетавский, в Акмолинский с Баян-Аульским.

В состав их в 1849 и [18]50 годах вошли еще малороссийские казаки и крестьяне смежных [с] Сибирью губерний.

Так составилось то войско, которое носит теперь название Сибирского и Семиреченского. Но читатель не получил бы верного понятия о теперешнем типе этого населения и не узнал, какое влияние имела на него инородческая причина. На это мы теперь и укажем.

Инородческое население войска и вообще всей пограничной линии особенно сильно начало увеличиваться во время нападения Джунгарии. Калмыки, преследуемые китайскими войсками, бежали в степь и на линию целыми десятками тысяч; сотни и тысячи их мерли как мухи, частью от набегов киргиз, а в большинстве от разных заразительных болезней - оспы и др., распространившихся в голодных, оборванных и беспорядочных массах бегущих калмыков. О беспорядочности этого бегства можно судить уже из того, что сам властитель Джунгарии Амурсана выбежал на линию без штанов, и в Омске ему они сшиты были за казенный счет. Массы этих голодных обездоленных людей как тени двигались вблизи пограничных русских селений. Те, которые вынужденные голодом должны были принять христианство, получали скудное содержание от казны деньгами. Другая и большая часть, оставшаяся в степи, попала в руки киргизам, которые частью убивали их, частью обращали в рабство. В годы нужды и голода киргизы приводили многих своих рабов на линию и продавали здесь крестьянам, купцам и казакам. Некоторые из этих проданных рабов часто обращались в христианство и иногда делались полноправными с местным русским населением, вступали с ним в браки и т. д. Приводя своих рабов на линию, киргизы часто и сами вступали в кабалу к русским, особенно часто это было в голодные годы, когда, желая избавиться от лишних ртов, киргизы принуждены были продавать в неволю своих детей, жен и наименее способных из мужчин. Кроме беглых и покупных калмыков и киргиз, в состав русского пограничного населения инородцы входили и просто путем захвата и насилия. Сибирские казаки вплоть до половины настоящего столетия систематически производили набеги на киргизские аулы под видом наказания за воровство, набеги и грабеж. Особенно часто это случалось в половине и конце прошлого столетия, когда киргизы были подчинены только номинально, да и произволу представлялось более свободы, чем впоследствии. Захватывавшие подобным образом офицеры и урядники были настолько уверены в законности и правоте своих действий, что нередко обращались к высшему начальству с просьбами «дабы повелено было взятую ими добычу: людей, лошадей и верблюдов отдать им с командой в раздел, дабы впредь многие верноподданные охоту и немалую ревность имели», - и просьбы их уважались *.

Конечно, киргизские султаны всеми силами старались выхлопотать освобождение этих несчастных, но почти всегда просьбы их оставались без последствий. Оренбургский губернатор] Неплюев, например, писал по поводу этих ходатайств к начальнику пограничных войск: «Что касается тех киргиз-кайсаков, кои по поимке в разные руки достались и в православную веру приведены, следственно, как бы то сделано ни было, отпущать их в орду яко крещеных невозможно, и так в отговорку кир[гиз]-кайсакам другого резона нет, как только сей, что по их собственному желанию оное восприяли и по закону православному возвратить их уже не можно, да они и сами того не желают» **. Интересно взглянуть на то, как отразилось это влияние на том разнохарактерном составе русских поселенцев, которые вошли в состав войска. Мы видели, что здесь перемешались запорожцы, поляки, русские, киргизы, татары, буряты, малороссы, бухарцы, калмыки и даже темные индейцы. Каждое из этих племен, конечно, должно было в результате оставить по себе какую-нибудь память или в виде какого-либо обычая, или в физическом типе. Конечно, в разъяснение интересующего нас вопроса мы ничего не можем привести, кроме непосредственного наблюдения, так как ученых этнографических исследований на этот счет еще не было произведено, но, тем не менее, руководствуясь и им, мы, по всей вероятности, не ошибемся, если скажем, что наибольшее влияние на метисацию как в количественном, так и в качественном отношении имели калмыки и киргизы.

Количественное влияние читателю, вероятно, понятно уже и из того, что мы сказали ранее, а качественное превосходство, мне кажется, можно усмотреть из того факта, что здоровые дети, родящиеся от русского и киргизки, по физическому и даже нравственному своему складу более походят на киргиза, чем на русского. Если можно кого назвать сохранившим свой первоначальный тип, то только разве малороссов. Благодаря тому, что они более позднейшие пришельцы, они мало что заимствовали от своих соседей киргизов и коренных казаков. В Кокчетавском округе вы можете встретить малоросса во всей его неприкосновенности: с его спущенными на лоб и подстриженными волосами, длинными усами и сосредоточенным видом; сохранилась и его баранья шапка, с широкими штанами и высокими сапогами. Казачья форма и соседство азиатов не вытеснили еще его характерных особенностей. Казацкое женское платье не вытеснило их родной спидницы и белой рубахи. Привез с собой он и свой тяжелый и неуклюжий плуг и пашет им здесь, как и у себя в Черноморье. Как хлебопашец-консерватор он не поддался еще пастушескому влиянию кочевников и не отстающими от них казаков. Места их обитания - единственные оазисы в степи, не пользующиеся, подобно другим, привозным хлебом из Тобольской и Томской губерний. Но это только теперь, пока он еще не обжился, пока не вымерли отцы и деды, помнящие свои старые порядки. Не нужно быть пророком, чтобы в близком будущем предвещать им совершенное слияние с местным населением. Уже и теперь молодое поколение говорит местным сибирским наречием и только для отцов своих бережет знание малороссийского языка; и теперь уже на более лихих парах вы увидите не чемарку или сиряк, а казацкий с примесью татарского камзол с разноцветными кисточками. Предположение наше тем более вероятно, что основано на участи других европейских племен, столкнувшихся с инородцами. Такова участь поляков, совершенно слившихся с местным населением. В настоящее время лишь одни фамилии указывают на первоначальное происхождение некоторых казачьих семейств. Какой-нибудь Хменовский, Калмылецкий, Добминский, Березовский в настоящее время столько же похожи на поляка, как и любой казак. Те же привычки, то же мировоззрение, одежда, язык. И вы, конечно, в большинстве случаев рискуете оскорбить кого-либо из их потомков, назвав его поляком. Та же самая история и с бывшими регулярными кавалеристами-драгунами. Разве только более европейский облик, как более аристократического происхождения, укажет вам на первоначальный источник. В остальном и этот солдат-казарменник обратился в халатника-казака. Интересно проследить, как и в настоящее время происходит постоянная ассимиляция пехотного солдата, стоящего в степи, в местного жителя - ассимиляция, часто выражающаяся в виде бурных схваток казаков с солдатами. Азия и Европа всегда враждебно смотрят друг на друга. Часто, находясь в совершенно одинаковых условиях, они тем не менее никогда не могут между собой сойтись. Казаки, стоящие в степных отрядах, находятся почти в одинаковых условиях с регулярными войсками: та же казарма, те же нары с находящейся на них одеждой, висящие шашки по стенам, самоизготовленные в стойке ружья и пики, утренние и вечерние уборки лошадей, ученья и т. п. - все то же самое, что и в регулярной кавалерии. Но всякого, бывавшего в тех и других казармах, сейчас же поразит разница в людях, заключенных в одинаковые рамки, в одинаковые условия. С первого же взгляда вы узнаете, что вы в казачьей казарме. Отсутствие шинелей и замена их халатами, сиденье на нарах, поджавши ноги под себя, разговор в случае спора на киргизском языке, чайники для чая, чамбары на ногах, манера ходить и говорить, - все это с первого же раза укажет вам, что это иррегулярное войско - казаки. Назвать казака солдатом, значит оскорбить его. Казак терпеть не может солдата, выправки, шинели и т. п. атрибутов, характеризующих регулярную казарму. Степные казаки и солдаты находятся в постоянном между собой антагонизме: у них существуют друг для друга даже особые оскорбительные названия. Солдаты зовут казаков Колымой, а казаки тех - крупой, крупосерами. Назвать кого-либо из противных сторон тем или другим именем равносильно тяжкой обиде. Не знаю, в каких отношениях находятся они в военное время в действии, знаю только, что в мирное обыкновенное время они постоянные враги и при всяком удобном случае стараются друг другу насолить, постоянная борьба за первенство. Зачинаются ли во время святок театральные представления у казаков, солдаты непременно устроят то же самое и у себя; друг перед другом стараются в выполнении своих ролей. Каждая из команд устраивает свои странствующие труппы, изображающие разбойников, свиту царя Максимилиана и т. п. Каждая команда устраивает свою особенную масленицу, разъезжающую по улицам селения; в парадах, на смотрах они стараются превзойти выправкой друг друга, а подчас и помешать хорошему выполнению обязанностей противником. Антагонизм до такой степени силен, что часто переходит даже в откровенные схватки. Мой отец рассказывал про подобную схватку, бывшую еще в его молодости, когда обход и разъезд столкнулись между собой, и на выручку к ним набежали с той и другой стороны; в дело пошли и сабли, и штыки. Некоторые поплатились пальцами, ушами и т. п.

Я сам был свидетелем подобной вооруженной схватки лет двенадцать тому назад. Дело было в Каркаралах во время одного из больших праздников. Ночью тоже сошлись обход и разъезд; дорога показалась им узка, ни тот, ни другой не свернули в сторону - произошла стычка: солдаты стараются стащить разъездных с лошадей, а эти стоптать своих противников. Дело завязалось жаркое. Один казак поскакал в свою казарму требовать выручки; солдат побежал к своим, произошла тревога. Вахмистр приказал трубить поход, фельдфебель - тревогу, пошла потеха: казаки на лошадях один за другим скачут к месту побоища, солдаты толпой стремятся на выручку своих товарищей. Один здоровенный солдат схватил было уже оглоблю, чтобы начать крутить ею направо и налево, как в это время подоспел дежурный офицер, и схватка прекратилась. Это крупный случай, более мелкие довольно часты: в кабаках, за девок и т. п.

(Но как бы ни гордился солдат своим европейским происхождением, все-таки нельзя не заметить и в нем скрытого желания при-соединиться к общей казацко-азиатской семье. Мне не раз случалось в приливе откровенности наводить солдат на тему о трудности солдатской жизни, о казацком приволье, и тут-то, не замечая за собой иронического взгляда казака, он признавался, что с большей бы охотой пошел бы в казаки, да к сожалению:

На ту пору времечко
Мать сыночка родила,
Не собравшись с разумом,
В солдаты отдала.

Слова «не собравшись с разумом, в солдаты отдала» у степных солдат звучат несколько иным образом, чем в других местностях, здесь солдату противопоставляется не крестьянское житье, не землепашец, а казак. Подобное желание мне кажется естественным и ввиду другого напора на них - со стороны киргиз, которые ненавидят солдата. Они говорят: «казак хороший человек, мы его боимся, и он нас; солдат другой человек, он все у нас отбирает»).

Та же самая борьба Азии с Европой, сибирских старожилов с пришельцами происходит и далее на восток во всех сибирских губерниях, где крестьянская община приняла на себя миссию ассимиляции новоселов. И здесь пришельцы принуждены бывают уступить сибирякам, отказаться от многого, что было присуще им за Уралом. Откуда бы ни были новоселы, они подвергаются критике и иронии беспрерывной, сопровождаемыми советами, как вести себя на сибирской почве, как пахать землю, какие сделать уступки ее девственности, как принимать и стрелять бродяг и далее, как говорить, не возбуждая смеха.

Постоянные передразнивания выговора и положительные советы положительно заставляют повсеместно поскорее отказаться от прошлого: изменить язык, обычаи - и не далее, как в следующем же поколении, их нельзя бывает узнать - они делаются вполне сибиряками, с иронией относящимися к новоселам.

Нам известна судьба одной сибирячки, попавшей в новосельскую семью, последняя хотела на ней выместить насмешки сибиряков, не только она, но и вся новосельская деревня преследовали ее, стараясь поставить ей в вину сибирские обычаи и сибирский говор; сибирячка оказалась в высшей степени упрямой азиаткой, до конца не покорившейся чужим насильно навязываемым обычаям.

То же подчинение русского элемента мы видим и во всей Восточной Сибири. Здесь азиатский тип еще более ясно выражен. Жители Иркутска и всего Забайкалья положительно несут на себе инородческий отпечаток: смуглое широкое лицо, черные волосы, низкий, но широкий лоб, сплющенный нос и более или менее узкие глаза - все говорит за их азиатское происхождение. В некоторых местностях Якутской области русские в своих уступках местному населению зашли так далеко, что превратились совершенно в якутов - и только русские фамилии указывают вам на первоначальное их происхождение.

Таков результат столкновения русских с инородцами. Таково цивилизованное значение образованных европейцев на диких азиатов.

Нет, конечно, в России такой области, которая по своей первобытности и невежеству равнялась бы Сибири. Она еще не вышла из того периода, когда беспомощные обитатели страны совершенно подчинены окружающей их природе. Удаленные от остального мира, разобщенные даже со своими земляками непроходимыми пространствами, окруженные суровой дикой природой они более чем кто-либо из жителей России поставлены в невыгодные условия. Нигде в другой области русскому человеку не приходится побороть стольких препятствий на пути, как здесь, в отдаленной Сибири. «В России, - говорит Г. Щапов, - хоть близость западных цивилизованных соседей, хоть неотразимое навивание западного влияния ослабляет несколько гнетущее восточное настроение духа русского народа. Там мануфактурная промышленность, фабрики и заводы, литература и университеты хоть сколько-нибудь разнообразят умственное движение и направление мыслящих сил, и пар неумолчным шумом пароходов, будя промышленный дух приволжского населения, могущественно влечет и вялые мужицкие умственные и физические силы на заработки в Петербург, Москву, Казань и проч. А здесь, в отдаленной северной Сибири?» Что здесь? - Сон, сон непробудный. Нигде мыслящий человек не чувствует себя таким одиноким, таким подавленным умственной спячкой, как здесь, в захолустье земного шара, в Сибири, с ее необъятными степями, лесами, тундрами. Так и чувствуешь, как эта болотная, сугробная жуть начинает тебя охватывать со всех сторон, втягивать в свою вонючую пучину. Речь делается вялой, походка медленнее, члены заплывают, мысль путается... нет ничего, что бы хоть сколько-нибудь расшевелило нашу мужскую душу.

Вся история Сибири представляет ничто иное, как борьбу цивилизующего начала с грубостью аборигенов страны и постепенное подчинение первого последним: постепенное обращение русского-европейца в сибиряка-азиата. Обращение тем более нежелательное, что русским приходится смешиваться не с самыми даровитыми азиатами - не китайцами и японцами, а племенами, вынужденными силой неблагоприятных обстоятельств поселиться в Сибири.

ГИАОО. Ф. 366. On. 1. Д. 338. Л. 1 - 22. Подлинник. Рукопись.

Материалы, собранные Г.Е. Катанаевым. Цитируется по кн.: Катанаев Г.Е. Очерки былого. Историко-биографический очерк. Омск, 2012, с. 333-340.

Примечания

* Захваты не обходили и таких уважаемых в среде лиц, как Алымбек-Батыр. По сохранившимся документам известно, что родственницы его находились в рабстве: «женка Хурума у превосходительного генерал-майора и губернатора Сухарева, женка Аим и дочь ее девка у полковника Вендейга, женка Сулуча у секретаря Карташева, и оные же окрещены».

**  В позднейшее время это присоединение к православию и ассимиляция азиатов происходила, конечно, более мирным путем. Случаи крещения, принятия в сынки и т. п. и теперь очень часты. Таким образом, этот постоянный наплыв инородческого элемента не мог не отразиться заметным образом на типе местного русского населения. Сибирский казак, столкнувшись с киргизом, сделался таким же кочевником, таким же фланером, как и этот последний. Надел на себя меховую булгарскую шляпу, а зимой киргизский малахай, натянул на плечи бухарский халат, а на ноги чамбары, он и с виду делался совершенным киргизом. Монгольские нравы, киргизский язык и даже обличье здесь, между русским населением приобрели такое же право гражданства, как и европейские наряды, обычаи и язык приобрели в более западных провинциях нашего государства.