Марксизм (его интеллектуальное значение)
В нашей стране на протяжении более ста лет (с 90-х годов XIX века) марксизм оставался влиятельным философским учением, а в советский период оказался одновременно и господствующей философией и идеологией, причем последней, вполне естественно, ко вреду собственно философии. С конца 1980-х начинается процесс решительного пересмотра признанных ценностей марксистского учения, а в 90-е – приобретает обвальный характер. Ранее господствующее учение, по меньшей мере в своей явной форме, получает по существу маргинальный статус.
Мы специально подчеркиваем утрату общественного признания марксизма – в действительности его влияние и на политическое мышление, и, например, на реальное состояние философского процесса в России по сей день остается значительным, как непосредственно (в лице носителей марксисткой традиции в ее советском варианте), так и опосредованно (через влияния, через существующую понятийную сетку, навык мышления и т.д.). Иными словами, мы продолжаем оставаться во многом проникнуты марксистским видением мира, причем зачастую независимо от нашего осознания этого факта[1].
Однако «остаточное» влияние сопровождается все большей утратой знания и тем более понимания смысла и значения марксисткой теории. Этому во многом способствовал советский период, когда происходила интенсивная идеология марксизма, подчинение его – как и всякой идеологической системы – сиюминутным и зачастую противоречивым требованиям конкретной политики, сочетание марксизма с инородными ему элементами (т.н. «русификация» марксизма). Марксизм, обратившись в учение для широких масс, неизбежно деградировал в качестве философской доктрины[2]. На современном этапе негативное отношение к марксизму нередко сопровождается почти исключительным незнанием его интеллектуального наследия, процессом отталкивания «от имен» как таковых.
Разумеется, мы не ставим своей целью дать некий очерк марксисткой доктрины[3]. Наша задача заключается только в том, чтобы выделить те элементы марксисткой теории, которые, по меньшей мере, на наш взгляд, являются значимым интеллектуальным вкладом и в той или иной форме сохраняют свое влияние по сей день, в составе, как правило, уже совсем иных теорий[4]. Также мы ограничиваем свой краткий очерк только концептуальными элементами теории Маркса, не касаясь в высшей степени интересной проблемы последующей эволюции марксистской теории[5].
1. Философия. В философии Маркс не создал законченной философской системы и не стремился к ее созданию. Разумеется, он обладал весьма целостным философским мировоззрением, заключительные этапы формирования которого приходятся на конец 40-х годов. Восприняв общий склад и значительное число постулатов гегелевской философии, он в то же время никогда не был последовательным гегельянцем; значительное воздействие на него оказали идеи Л. Фейербаха, под влиянием которых были созданы «Экономическо-философские рукописи 1844 года». Тем не менее, как верно подчеркнул в период европейского увлечения «молодым Марксом» Луи Альтюссер[6], эти же рукописи свидетельствует о том, что философия Фейербаха никогда не принималась Марксом целиком[7] и уже в «Немецкой идеологии» происходит преодоление ограниченности философии Фейербаха. Известные «Рукописи 1844 г.» свидетельствуют, что Маркс пришел к целому ряду выводов, в дальнейшем ставших фундаментальными в марксистском учении – учение об отчуждении и его связи с положением человека в классовом обществе, о возможности преодоления отчуждения только в условиях построения бесклассового общества – т.е. необходимости коммунизма для возможности человека реализовать собственную человеческую сущность. Однако, как отмечал Р. Арон, если бы Маркс счел подобный философский анализ достаточным, то собственно вся последующая интеллектуальная деятельность Маркса была бы излишней[8]. Значение ранних работ Маркса не только в том, что в них вызревают ключевые для него понятия, определяются цели, но также и в том, что Маркс приходит к выводу о бесплодности подобного философского анализа самого по себе – о том, что как таковой подобный анализ остается всего лишь «игрой понятиями». Именно с этим связан наиболее известный, 11-й «Тезис о Фейербахе» - «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его», причем одна волевая решимость к изменению мира бесплодна. Другими словами, следуя парадоксальной формулировке этой мысли Л. Альтюссером, Маркс через философию приходит к необходимости преодоления философии[9].
Остановимся только на ряде важнейших позиций относительно философии Маркса:
- во-первых, в основе его зрелых философских взглядов лежит материализм, причем действительно по своей философской нагруженности значительно превосходящий предшествующие формы материалистических представлений – механистический материализм эпохи Просвещения и антропологический материализм Людвига Фейербаха. Маркс по существу был первым, кто смог реализовать динамический потенциал гегелевской диалектики для создания общих контуров материалистического объяснения феномена сознания. Если в предшествующей материалистической традиции сознание неизбежно оставалось отражательной деятельностью, то диалектика давала возможность объяснения активности сознания без превращения последнего в нечто онтологически первичное[10];
- во-вторых, анализ сознания у Маркса позволил последнему создать в высшей степени продуктивную теорию социального характера познавательной деятельности человека. В данном случае Маркс оказался одним из первых, кто в XIX веке создал условия для прекращения теоретических «робинзонад» и сформулировал работающую концепцию познавательной деятельности как деятельности социальной[11];
- в-третьих, Маркс одним из первых поставил проблемы, разработка которых в XX веке привела к формированию философской антропологии. Иными словами, кризис классической философии для Маркса, наряду с Кьеркегором, Контом и Ницше, стал творческим вызовом, приведя к осознанию проблематичности человека[12];
- в-четвертых, в общем плане менее значимым, но весьма актуальным и продуктивным философским достижением Маркса стала формулировка проблемы идеологии и ложного сознания и их закономерного характера[13].
2. Экономическая теория. Ключевой долговременный вклад Маркса в экономическую теория состоял в применении метода интериорного объяснения экономических процессов. В предшествующих теориях хозяйственная система сама по себе выступала как гомеостатичная, выводимая из равновесного состояния исключительно какими-либо внешними факторами (экстериорный принцип объяснения)[14]. Маркс впервые в истории экономической науки выдвинул концепцию, согласно которой хозяйственная система обладает внутренней динамикой, а возможное гомеостатичное состояние – только точка равновесия, представляющая собой продукт действия разнонаправленных сил, т.е. одно из возможных, притом в рамках капиталистической экономики крайне редкое состояние. Капитал стремится к собственному приумножению – производство только промежуточное звено в знаменитой цепочке Д – Т – Д’. Следует отметить, что альтернативная динамическая теория экономического развития была предложена только через пятьдесят лет, в рамках совершенно изменившейся экономической теории[15] – для классической политэкономии марксов анализ экономической динамики остается высшим достижением[16].
Больше всего критики в марксисткой экономической теории вызывает трудовая теория стоимости, что вполне закономерно, поскольку она же является ключевым положением политической экономии марксизма в целом. Ныне можно считать по существу законченными споры о ней и признать в качестве общего места ложность данной концепции[17]. Но данное заблуждение носило своего рода необходимый характер в рамках развития классической политэкономии. Трудовая теория стоимости была сформулирована Д. Риккардо, позволив концептуально увязать различные части экономической теории. Дальнейшее развитие теории, однако, оказалось невозможным – в 30-х – 60-х годах наступил теоретический «застой», при одновременном накоплении массы эмпирического материала и совершенствовании аналитического аппарата. Марксистская теория была попыткой преодолеть теоретические трудности, одновременно получив убедительные подтверждения революционному учению. De facto она стала свидетельством бесплодности в рамках неизменности средств классического экономического анализа. Маржиналистская революция 70-х годов означала преодоление самой проблемы и выход экономической теории к новым проблемы полям. С точки зрения маржиналистов марксистская теория – тупик, но сама марксистская теория была попыткой через углубление экономического анализа трудовой теории стоимости найти выход из тупика[18]. Интеллектуальное превосходство очень легко демонстрировать post factum.
Помимо прочего стоит отметить и ту, часто забываемую, заслугу Маркса, что он явился одним из основателей экономической истории, причем сразу в двух направлениях – во-первых, собрав и проанализировав обильный материал по экономическому развитию Западной Европы в XV – XIX вв., по существу создав первую целостную историческую концепцию последнего; во-вторых, заложив основания институционального анализа и теории «множественности» экономик, выдвинув тезис об историчности капиталистической экономики и о качественных изменениях экономических систем в истории. По существу, последний тезис Маркса означал, что анализировать экономику Древней Индии или Средневековой Европы следует в соразмерных им понятиях, что для разных эпох необходимы разные экономические теории.
3. Социальная теория Маркса есть по преимуществу теория классового устройства общества и классовой борьбы как основного факта исторического развития. Значение Маркса как социолога заключается, по нашему мнению, в следующем:
- крупный вклад в теорию социальных групп и их взаимодействия;
- анализ роли общественного сознания, обращение внимания на различие между формулируемыми и реальными интересами социальных групп, взаимодействие этих двух планов;
- и, наконец, блистательные образцы конкретных исследований, значительно более богатые и точные, чем общие теоретические схемы («Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта»).
4. Теория исторического развития. Новации Маркса в области теории исторического развития тесно связаны с его достижениями в области экономической и социальной теории. Значимость разработанной им исторической теории состояла в применении названных ранее теорий к историческому материалу, в важном вкладе в формирование социальной истории, по существу, в открытии целого пласта исторического материала, ранее только разрозненно привлекавшегося в исторических исследованиях. Важны и эпистемологические новации Маркса в историческом исследовании – наратив все более заменяется проблемным исследованием, причем последнее получает достаточно строгие[19] критерии верификации, открываются широкие возможности количественных исследований.
Если говорить собственно о формационной теории Маркса, то следует отметить, что хотя на данный момент она потерпела тяжелый урон вместе со всеми иными попытками построения линейной концепции исторического развития, однако бесспорным остается ее значение в стимулировании компаративистских исследований, в постановке проблемы закономерностей и случайностей исторического процесса. Помимо прочего следует заметить, что хотя на данный момент ни одна теория исторического процесса не может претендовать на роль генеральной концепции, однако проблема единства человеческой истории остается актуальной в той мере, в какой мы продолжаем считать возможным говорить о единстве человечества как субъекта исторического развития.
Заключение. Мы полагаем, что даже этот, очень неполный и поверхностный обзор позволяет, во-первых, с достаточными основаниями заключить, что марксизм не исчерпывается своей идеологической ролью, а являлся серьезным, хорошо теоретически фундированным научным проектом. Во-вторых, долговременное научное значение марксизма бесспорно в том числе и по его эвристической значимости. В-третьих, исходный потенциал собственно марксистской теории по большому счету оказался исчерпан к 50-м – 60-м годам прошлого века. Вековое плодотворное развитие – для научной теории очень неплохой результат.
А.А. Тесля, Е.А. Тесля
Примечания
[1] Следует, на наш взгляд, подчеркнуть, что данный факт сам по себе не влечет ни положительной, ни отрицательной оценки. Общество, на протяжении стольких десятилетий существовавшее в марксистской системе координат, не может и не должно желать быстро избавиться от нее (хотя бы потому, что перестройка координатной сетки – долговременный и зачастую болезненный процесс, сопровождающийся, например, таким феноменом, как «несовпадение смыслов»).
[2] Речь в данном случае идет преимущественно об «официальном» марксизме. Его сокрушительная критика делалась неоднократно; наиболее подробно – в работе Б.П. Вышеславцева, которая вызывает, пожалуй, единственное сожаление, а именно об употреблении столь неординарного философского дарования на критику самоочевидных нелепостей официального учения [См.: Вышеславцев Б.П. Философская нищета марксизма (1952) // Вышеславцев Б.П. Кризис индустриальной культуры: Избранные сочинения / Сост., вст. ст., коммент. В.В. Сапов. – М.: Астрель, 2007].
Дабы быть справедливым, следует отметить, что и в советском марксизме, как правило в сложных отношениях с «официальной» трактовкой, создавались значимые философские концепции, в которых марксистское учение демонстрировало себя как живую доктрину, способную порождать новые и продуктивные подходы. Из наиболее известных имен упомянем М.А. Лифшица, Э.В. Ильенкова, О.Г. Дробницкого, И.А. Гобозова.
[3] По сей день не существует исчерпывающего сравнительно объективного и глубокого исследования марксистской доктрины в ее целостности. Укажем наиболее ценные работы, охватывающие значительный ряд проблем марксистской теории: Арон Р. Этапы развития социологической мысли (1967) / Пер. с фр. Общ. ред. и пред. П.С. Гуревича – М.: Прогресс, 1993; Мизес Л., фон. Социализм. Экономический и социологический анализ (1921) / Пер. с англ. Б. Пинскера. Науч. ред. Р. Левиты. Под ред. В.П. Сальникова. – СПб: Лексикон, 2001; Поппер К.Р. Открытое общество и его враги. В 2 т. Т. II (1945) / Пер. с англ. Под ред. В.Н. Садовского. – М.: Культурная инициатива, 1992.
[4] Последнее, как раз, представляет собой нормальный процесс развития научного и философского знания, тогда как стремление, с одной стороны, выискивать у оппонентов элементы марксистской теории, уличая их в «криптомарксизме», а с другой – попытка сохранить теорию в неизменном состоянии, представляют собой неизбежные издержки идеологизации марксизма в целом.
[5] Несомненно, что в рамках т.н. «западного» марксизма был создан целый ряд крупных и оригинальных теорий, представляющий собой оригинальный вклад как в философию, так и в экономическую теорию или социологию. Из числа философских теорий западного марксизма, сохраняющих некоторый интеллектуальный потенциал к развитию, назовем, в частности, работы Г.[Д.] Лукача, «Франкфуртской школы» (М. Хоркхаймер, Т.В. Адорно, Ю. Хабермас), Л. Альтюссера и Э. Балибара. В сфере экономической теории можно назвать – из числа наиболее значимых успехов – формирование теории «монополистической конкуренции» [См.: Робинсон Дж. Экономическая теория несовершенной конкуренции (1948) / Пер. с англ. Вст. стат., общ. ред. И.М. Осадчей. – М.: Прогресс, 1986]; по существу большая часть концептуально значимых исследований в сфере исторической экономики вплоть до 60-х годов принадлежала также исследователям марксистского направления. В области социальной теории – разработка теории «общества потребления», значительный вклад в направлении т.н. «институциональных исследований», и, разумеется, в изучении феномена идеологии (К. Манхейм).
Однако, в каждом из перечисленных направлений исследований и во множестве других, не названных, марксистская теория выступала, разумеется, не единственным фактором теоретического влияния. Наша же задача в данной статье – отметить именно марксистский вклад в интеллектуальное наследие современного мира.
[6] См.: Альтюссер Л. За Маркса (1965) / Пер. с фр. – М.: Праксис, 2006.
[7] В отличие от позиции, выдвинутой С.Н. Булгаковым («Карл Маркс как религиозный тип») и в 90-е годы прошлого века получившей широкое распространение. Если некоторая ошибка Булгакова в отношении философских взглядов Маркса была отчасти оправдана неизвестностью ряда ранних рукописей последнего (не только упомянутых «Рукописей 1844г.», но и «Немецкой идеологии», 1845 – самого значимого и полного выражения философских взглядов Маркса), то воспроизведение подобной позиции в современной литературе трудно квалифицировать как-то иначе, чем как ошибку.
[8] См.: Арон Р. Мнимый марксизм / Пер. И.А. Гобозова. – М.: Прогресс, 1993.
[9] См.: Альтюссер Л. Ленин и философия / Пер. с фр. – М.: Ad Marginem, 2005.
[10] Речь идет в данном случае, разумеется, не о верности или неверности данной концепции самой по себе. Однако даже если считать материалистическое объяснение сознания изначально неверным, следует признать, что новая постановка проблемы Марксом значительно углубило наши представления и вызвало соответствующую разработку альтернативных концепций.
[11] Разумеется, для большинства сколько-нибудь значительных философов XVII – XVIII вв. социальный характер человеческого существования был очевиден. Однако «робинзонады» были следствием методологических затруднений – попыток мыслить социальность возникающей из не-социального. Маркс, воспринимая гегелевскую традицию, а в основании – и значительную часть кантовского анализа – в данном случае предпринял отказ от «генетического» способа объяснения. Позволительно сказать, что сам Маркс не осознал до конца (как равно и Гегель) значения методологического прорыва – продуктивные возможности анализа такого рода были раскрыты под воздействием «структуралистской революции» и дискуссий, ею вызванных.
[12] См.: Бубер М. Проблема человека // Бубер М. Два образа веры / Пер. с нем. Под ред. П.С. Гуревича, С.Я. Левит, С.В. Лёзова. – М.: Республика, 1995. С. 158 – 161, 179 – 182.
[13] До Маркса те проблемы, которые можно отнести к предыстории «идеологии», ставились в ключе «заблуждений», «иллюзий», понимаемых либо как сознательный обман со стороны третьих лиц, либо как ошибка в нашем мышлении. Значение марксового переопределения проблемы состояла в трактовке «идеологии» как «необходимых» и/или «закономерных» заблуждений, причины которых не могут быть сведены ни к злонамеренному обману, ни к простым ошибкам познания; более того, Маркс впервые подчеркнул, что интеллектуальные иллюзии идеологического характера в определенных условиях могут быть не только необходимы для нашей социальной деятельности, но и выступать активным познавательным фактором – скрывая или искажая отдельные элементы реальности, они могут делать ясными другие стороны действительности.
[14] Примеры экстериорных факторов: рост населения, открытие новых рынков, войны и т.п.
[15] См.: Шумпетер Й. Теория экономического развития (1912) / Пер. с нем. В.С. Автономова, М.С. Любского, А.Ю. Чепуренко. Общ. ред. А.Г. Милейковского. – М.: Прогресс, 1982.
[16] См.: Шумпетер Й. Капитализм, социализм и демократия / Пер. с англ. Под ред. В.С. Автономова. – М.: Экономика, 1995. Динамический анализ экономической системы позволил Марксу также впервые предложить теоретическую схему кризисов капиталистического хозяйства и объяснить их закономерный и необходимый характер.
[17] См.: Мизес Л., фон. Указ. соч.; Шумпетер Й. История экономического анализа. В 3 т. Т. 2 / Пер. с англ. Под ред. В.С. Автономова. – СПб.: Экономическая школа, 2004. Иной взгляд на проблему: Афанасьев В.С. Адам Смит: политическая экономия мануфактурного капитализма // Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов / Пер. с англ. – М.: Эксмо, 2007. – С. 10 – 61.
[18] См.: Блауг М. Экономическая мысль в ретроспективе / Пер. с англ. Под ред. В.С. Автономова, Е.М. Майбурда. – М.: Дело Лтд., 1994. С. 210.
[19] По меркам исторической науки.