Боль (СЗФ.ЭС, 2009)

БОЛЬ. Начиная с античности, боль определяется через противопоставление удовольствию. Такое определение, в частности, восходит к Эпикуру. Эпикурейские идеи определили ход рассуждений представителей утилитаризма (И. Бентам, Дж. С. Милль), согласно которым содержание человеческого существования заключается в стремлении к счастью, последнее же, в свою очередь, состоит в максимизации удовольствия и избегании боли. Тем самым тема боли фактически изгоняется из сферы философского размышления. Она возвращается туда благодаря, с одной стороны, обращению к идеям Р. Декарта (соматизация боли, ее связь с переживаниями тела). С другой стороны, тема боли разрабатывается в Новое время в русле, проложенном религиозным понятием страдания. В философии страдания (буддийской и христианской) речь идет не об избегании боли, а о возвышении над ней; смысл человеческой жизни усматривается в достижении такого состояния, которое предполагает освобождение как от боли, так и от чувственного наслаждения.

Картезианская гносеологическая установка таила в себе противоречие между опорой на то, «что ясно и отчетливо для ума» и ощущением боль, которая, «хотя и является ясным восприятием, однако не отчетлива». Решение этого противоречия, по Р. Декарту, в том, что боль признается пограничным феноменом, поскольку она проистекает «от тесного и глубинного единения нашей мысли с телом: <...> таковы все ощущения боли, щекотки, света и цветов, звуков, запахов, вкусов, тепла, твердости»; она есть «некий смутный модус мышления». Вплоть до 20 века рационалистическая традиция, исходящая из трансцендентального (а значит, лишенного тела) субъекта познания, не дает ответа на вопрос, как возможно схватить в единстве понятия «ясное восприятие» боли и «смутный модус мышления»? Дело в том, что сильная, всепоглощающая боль исключает рефлексию, которая возможна лишь post factum, опосредованно.

Воскрешая интерес к телу, Ф. Ницше обращается к проблеме боли: «Мы, философы, не вольны проводить черту между душой и телом <... > мы должны непрестанно рожать наши мысли из нашей боли и по-матерински передавать им все, что в нас есть». Но боль - и здесь парадокс - неведома «больным мыслителям», уповающим на разум. В дальнейшем в западной философии утвердился отказ от дихотомии тела и духа, внутреннего и внешнего, своего и чужого. Такие феномены, как фантомная боль («фибромиалгия»), скорбное бесчувствие и пр., не схватываются бинарными категориями классического разума. В философской антропологии признано, что боль позволяет разглядеть сущностную «основу вещей» (М. Шелер). В то же время она отказывается от отрицательной трактовки боли, которая ценна не сама по себе, но лишь как аффект, энергию которого можно претворить в продуктивную силу творчества.

Особенность современной цивилизации образа, потребления и комфорта в том, что она вытесняет в. «в сферу случайного» и исключает ее из жизни, тогда как в традиционном обществе («героическую эпоху», по Э. Юнгеру) человек воспитывался так, чтобы уметь «включать боль и устраивать жизнь так, чтобы он в каждый момент был готов к встрече с болью». Следуя Ф. Ницше, который, оппонируя европейской традиции, утверждал: «Удовольствие и боль - не противоположности», Э. Юнгер полагает, что противоположность боль не удовольствие, а скука, которая есть «не что иное, как размазанная во времени боль». Боль, равно как и благодать, связывается с подлинностью события, однако к благодати стремятся, а боль избегают. Боль заполняет человека без остатка, освобождая от бессмысленности и пустоты существования; скука же связана с пустотой, т.е. отсутствием сильных впечатлений. Боль концентрирует время, а скука его «убивает».

Полемизируя с Р. Декартом, у которого «машина тела» устроена так, что любое ее действие вызвано «страстью души» (понимаемой как passion, претерпевание), антропология 20 века признает, что многие состояния души производны от движения тела, от «техник тела» (М. Мосс), Тело не менее чем письмо участвует в сохранении и передаче традиции. Ощущения и переживания в. заданы социальной реальностью и зависят от культурной самоидентификации человека. В современном стерильном и анестезированном обществе (обществе «обезболенных») человек ищет новые способы выхода к реальности: быль выступает критерием истины присутствия.

Если обезболивание не было главной задачей древней медицины, исходившей из того, что анестезия - признак смерти, то современная западная медицина, напротив, ставит себе задачу устранить боль. В ее основе лежит естественнонаучная установка: лечить нечувствительное и обездвиженное, а, по сути, - неживое тело, с которым нет эмоционального контакта. Обезболенное существование безжизненно, так как из него изъята активность переживания. Реакцией на тактильную депривацию человека стало широкое распространение в искусстве 20 века аутодеструктивных перформансов, а также новые ритуалы субкультур - пирсинг, скарт, татуировки, феномен «каттеров» (термин С. Жижека), экстремальный спорт и т.д. Отсюда проистекает смена акцента в совр. философско-антропологической теории: боль рассматривается не только с медико-биологических позиций, но и как феномен культуры, а медицинское воздействие не ограничивается фармакологическим обезболиванием, в него включается задача свободы восприятия или невосприятия боли.

Современная западная философия. Энциклопедический словарь / Под. ред. О. Хеффе, В.С. Малахова, В.П. Филатова, при участии Т.А. Дмитриева. М., 2009, с. 124-125.